25  

Дафну не спасла и зацепочка.

— Ну ты, мать, даешь! Это же Гудрон! — изуми­лась Улита.

Даф нахмурилась. Имя было ей хорошо знакомо. Она вспомнила, что одно время его долго искали боевые двойки златокрылых.

— ГУДРОН? Что, тот самый? — спросила она не­доверчиво.

— Угу. Тот самый Гудрон! Наисамейший такой Гудрончик!!! — охотно согласилась ведьма.

Дафна вцепилась в загривок Депресняку. Ко­нечно, она знала, что мрак проводит компанию по уничтожению важных понятий. Уничтожить их, разумеется, нельзя, но можно попытаться извратить, придав слову другой смысл. Было истиной — стало оскорблением.

— Так это ОН??? Тот самый комиссионер, ко­торый портит слова? Он изгадил слово «тварь»? И «убогий» тоже он?? И из «прелестной женщины» комплимент он сделал?

— Он, он, — наябедничала Улита.

Она протянула руку и пальцами растянула суккубу мягкие щеки. «Лимон» в ужасе дергался, пытаясь слинять, но секретарша держала крепко.

— А ну! Улыбочку! Вас снимает скрытая камера!

Гудрон тревожно зарумянился. Щеки его дрожа­ли. На них образовывались нескончаемые бугорки и мешочки.

— А «не буду работать за «спасибо!» тоже ты? Че­ловек, который такое брякнул, хотя бы понимает смысл слов?

— Это в переносном смысле! Надо же иметь чув­ство юмора! — сказал Гудрон поспешно.

— Ладушки! Тогда скажи с чувством юмора: «Ли­гул меня побери!» — и я тебя отпущу! В ту же секунду! И пусть даже смысл будет самый переносный! — с азартом предложила Даф.

У Гудрона заметались глазки. Улыбка по дряблым щечкам увильнула к ушам и затерялась без следа.

— Видите ли, друзья мои! Я бы, конечно, сказал, но поймите меня правильно… Данное фразеологи­ческое выражение «Лигул меня»… э-э… ну, вы пони­маете, не столь закрепилось в языковой традиции, посему из опасения быть ложно понятым, я, пожа­луй, не возьму на себя смелость… Исключительно с семантической точки зрения!

— Слушай, Даф! — нетерпеливо шепнула Ули­та. — А ведь мы не можем его отпустить!.. Я у мрака еще числюсь, а он на меня накапа… Ай! Что ты дела­ешь, гаденыш?

Она еще не договорила, когда «лимон», обвис­ший у нее в руках как пустой плащик, брызнул ей в глаза из баллончика и укусил ее пластмассовыми зубами за запястье.

Ведьма от неожиданности разжала пальцы. Гу­дрон рванулся, выскочил на проезжую часть и зай­цем запрыгал между гудящими машинами.

— Лови его! — заорала Улита.

Со второй попытки Даф выдернула из рюкзака застрявшую флейту. Маголодия настигла суккуба в воздухе, когда он наполовину телепортировал. По­слышался короткий вопль, хлопок и — все исчез­ало. На дорогу выбросило несколько разноцветных тряпок.

Дафна опустила флейту.

— Ну вот оно и случилось! — произнесла она без сожаления.

— Что случилось?

— Лигул его побрал! — пояснила Даф.

Улита никогда прежде не видела спокойную Дафну такой сердитой.

Ведьма пасмурно посмотрела на валявшиеся тряпки. Запах духов рассеивался.

— Больше я не буду тебя с собой брать! — сказала она сердито. — Ну прибила его! А если ножны у него были?

Дафна наклонилась, чтобы поймать Депресняка.

— Будем надеяться, что не у него… Кто у. нас остался?

— Тухломон, Хнык и доктор Возбуханчик, — от­ветила Улита, связавшись с Эссиорхом.

— А что за Возбуханчик? — удивилась Даф. Улита хихикнула.

— Это наша медицинская светила! Комиссионер в белом халате! По электричкам работает!

— Как это?

— Сейчас все помешаны на здоровье. Едет в элек­тричке добрый дядя-доктор. Ехать долго, потрепать­ся никто не прочь, да еще с доктором. Он объясня­ет, что центр болезни вот тут, — Улита ткнула себя пухлым пальцем в центр груди. — И если выдернуть этот гвоздь, то все будет в шоколаде…

— А гвоздь — конечно, эйдос?

— Коронная фраза Возбуханчика: «Вы так много болеете, потому что вы слишком добрая для этого мира! Все вас используют! Позвольте, я вам помогу! Повторяйте за мной!» И — чик! — пластилиновой лапкой в грудь!

— И что? Неужели повторяют формулу отрече­ния?

— Девяносто эйдосов в неделю. Да еще, думаю, примерно треть зажиливает, — со знанием дела от­ветила бывшая секретарша мрака.

Глава 4. Чаяние чайки, вычаивающей чайчонка

Старый резчик по дереву. Учени­ком резал плохо, чаще ранился. По­том начались крепкие ученические работы. Дальше профессионализм, но профессионализм бездушный. Слишком много отвлекался. Когда пришла любовь к делу и дело стало главным, центральным — начали по­лучаться вещи яркие, мощные. Насту­пила старость. Стекла очков толсте­ли. Руки дрожали. Суставы распухли от артрита, и резчик понял, что не может вырезать даже простой дере­вянной ложки. Он заплакал, взмолил­ся Богу: «Господи, да как же!» и вне­запно в остром прозрении понял, что резал он не дерево, а нечто гораздо более важное. Вырезал самого себя…

  25  
×
×