Лёд и пламя 1-2

***

– Это остеомиелит, – сказала Блейр Риду, тщательно осмотрев руку больного. – Когда вы в следующий раз дадите кому-нибудь в зубы, сначала выясните, чистил ли он их, – повернулась она к пациенту.

– Ли поставил такой же диагноз, – сказал Рид. – Но он хотел услышать мнение другого врача, Она закрыла свой чемоданчик и пошла к двери.

– Мне очень лестно, что он обратился ко мне. Но мы с вами договорились, что вы не скажете ему о моем визите.

Рид нахмурился, его некрасивое лицо собралось глубокими складками.

– Договорились, но мне это не нравится.

– Так же как вы договорились помогать Ли в чем-то таком, что приводит его домой с огнестрельными ранами.

– В Ли стреляли? – потрясение спросил Рид.

– Несколько дюймов левее – и пули попали бы в сердце.

– Я не знал. Он не сказал…

– – Похоже, он мало о себе рассказывает. Куда это он ездит, что возвращается домой весь в крови?

Рид посмотрел на свою невестку, увидел огонь в ее Глазах и понял, что не может рассказать о путешествиях Ли на шахты. И не только потому, что уважал желания сына. Он не доверял Блейр с ее настроем спасти весь мир. На нее так похоже – сотворить какую-нибудь глупость, может, такую же, как то, что делал Ли.

– Я не могу сказать, – наконец проговорил он.

Блейр только кивнула и вышла из палаты. На улице ее, ждала оседланная лошадь. Блейр быстро поскакала к реке Тиджерас, где должна была встретиться с Ниной.

Нина взглянула на Блейр, потом на лошадь. Обе устали.

– Все из-за моего братца?

Блейр спешилась.

– Он самый невыносимый и самый скрытный человек на свете.

– Согласна, но что конкретно он сделал?

Блейр стала расседлывать лошадь, чтобы дать бедному животному отдохнуть.

– Ты знаешь, что твой отец звонит ему и днем, и ночью, где бы он ни был, после этого Ли исчезает на несколько часов и отказывается говорить, где был? Два дня назад он вернулся домой с ранами от двух пуль в боку, а за ним по пятам шли люди Пинкертона. Это они стреляли в, него. Чем он занимается? – выкрикнула она, бросив одеяло на землю. Нина смотрела на нее во все глаза.

– Не представляю. И давно это продолжается?

– Я не знаю. Меня считают слишком недалекой для этого. Мне позволено лишь залечивать его раны – и никаких вопросов. О, Нина, что мне делать? Я не могу просто смотреть, как он уходит, и не знать, вернется ли?

– В него стреляли люди Пинкертона? Тогда то, чем он занимается, должно быть…

– Незаконным? – спросила Блейр. – По крайней мере, на самой грани законности. Знаешь, иногда мне это безразлично. Я только хочу, чтобы он был цел и невредим. Боюсь, мне все равно, даже если он грабит банки в свободное от работы время.

– Грабит?.. – Нина села на камень. – Блейр, я действительно не знаю, чем он занимается. Папа и Ли всегда ограждали меня от всех неприятностей." Мама и я всегда были защищены от любых трудностей.

Может, мы с мамой были настолько увлечены нашими тайнами, что не думали, что они есть и у наших мужчин. Блейр со вздохом села рядом с ней.

– Ли узнал, что я провезла на шахту листовки.

– Рада, что твоя голова по-прежнему на месте. Ты в первый раз испытала на себе его гнев?

– Надеюсь, в последний. Я попыталась объяснить ему, что была так же огорчена его исчезновениями, как и он моим поступком, но он даже не слушал.

– Он непробиваем, – согласилась Нина. – Ну так что мы будем делать? Больше ни у кого нет доступа на шахты, и, если Ли так легко узнал об этом, я боюсь посылать листовки с Хьюстон или с другими девушками.

– Вчера у меня было время подумать, и одно высказывание Хьюстон навело меня на мысль. Она сказала, что всегда хотела писать для женского журнала. Что, если в благотворительных целях мы издадим журнал и будем бесплатно распространять его в поселках среди жен шахтеров? Мы покажем несколько экземпляров управляющим шахтами, и я уверена, нам разрешат раздавать его. В журналах будут совершенно невинные статьи.

– О модных прическах? – вспыхнули глаза Нины.

– Нашим самым воинственным призывом будет требование прекратить отлов колибри в Южной Америке ради перьев для дамских шляпок.

– И ни одного слова о профсоюзах?

– Ни одного, видного простому глазу. Нина улыбнулась: