Князь Ночи

– Колокол! – промямлил он. – Колокол с часовни!.. Он звонит!..

В его голосе слышалось отчаяние. Ценой больших усилий ему удалось встать и неуверенными шагами выйти из-за стола. Потом он вдруг выставил руки вперед, будто отталкивая невидимого врага, и, шатаясь, бросился к двери, которая захлопнулась за ним с грохотом, словно предвещающим конец света.

Потрясенная непонятной реакцией секретаря, Гортензия последовала за ним. В прихожей удары колокола слышались еще отчетливей. Дверь замка была широко распахнута в темноту ночи и впускала поток гармонических звуков вместе с зимним ветром, наметавшим снег в дом. На пороге четко вырисовывалась дородная фигура Годивеллы, по видимости, нечувствительной к порывам ледяного ветра, бившего ей прямо в лицо и прижимавшего толстый ворох юбок к ногам. Приблизившись к ней, Гортензия заметила, что та молитвенно сложила ладони и, должно быть, возносила хвалу всевышнему, поскольку ее губы тихонько шевелились. На ее лице был написан страх и даже нечто, похожее на священный ужас. Что до господина Гарлана, он вовсе исчез из глаз.

Годивелла не столько увидела, сколько почувствовала присутствие Гортензии.

– Вот уж не думала, что, покуда жива, услышу еще раз, как он звонит. Это чудо… Надеюсь только, что оно не предвещает напасти нашему дому.

– Колокол всегда осенен благодатью. Он не может предвещать несчастье.

– Вы так думаете? Но, бедняжка моя, вам и невдомек, какая чертовщина кроется в наших горах. Есть колокола святые и проклятые… В здешних краях это известно всякому… Вот, скажем, около деревни Годивеллы, где родилась моя матушка…

– Годивеллы? Но…

– Ах, да! Вы не знаете, что здесь принято давать детям прозвища, напоминающие, откуда родом их родители. Мое-то настоящее имя Евлалия, да я его почти что забыла, поскольку меня всегда кликали Годивеллой… Ну так вот, около той деревни было озеро, такое глубокое, что никто не ведал его дна, видать, оно уходило глубоко вниз к самому лукавому. Он-то его и сотворил… в одну ночь! А старики рассказывают, что в ту ночь погибла целая деревня со своей церковью и всеми, кто там жил. И еще они говорят, что в плохие ночи, когда кому-нибудь из местных грозит несчастье, из глубины озера слышен звук колокола с затонувшей церкви.

– Но здесь-то нет никакого озера! Вы же ясно слышите этот колокол. Он вон с той часовни, что напротив нас. И если он загудел, значит, есть кто-то, кто в него звонит.

– Не надо быть слишком уверенной в этом, мадемуазель Гортензия. Может статься, тот, кто сейчас там, – вообще не с этого света!.. В последний раз он звонил, колокол-то этот, когда хозяйку замка опускали в могилу, под плиту часовни. А это было десять лет назад. Церковь тотчас заколотили и потом… обрезали колокольную веревку…

– Часовня не слишком высока. А значит, не так уж трудно забраться на колокольню? – вновь заговорила Гортензия, уверенная в глубине души, что звонарь – не кто иной, как Жан, Князь Ночи. Но возрастающий страх старой женщины не мог не повлиять и на нее.

– Да нет же! Посмотрите! Ночь достаточно светла, да еще снег этот не позволит простому смертному подняться на колокольню, не сломав себе шею… Там нет никого.

Скрывающие луну облака все же пропускали какое-то слабое сияние, позволяющее разглядеть часовню. Гортензия не смогла различить никакой тени, никого, кроме фигур Шапиу и его сына, прибежавших с вилами в руках, с топорами за поясом и фонарем, от которого на снегу запрыгали желтые пятна. Ночь наполнилась криками и собачьим лаем. Глядя, как по холму носятся, подобно черным призракам, собаки, Гортензия почувствовала, что ее сердце странно сжалось, ибо колокол продолжал звонить. Если Жан появится около часовни, ему угрожают вилы людей и клыки их псов. Разве что Светлячок где-то поблизости?.. Но нет, это невозможно! Гончие почуяли бы хищника. А по их поведению пока что не видно, чтобы они взяли след.

Годивелла упала на колени и быстро перебирала всех известных ей святых, умоляя их о снисхождении. Она прервала литанию только в тот миг, когда Шапиу, поддерживавший замерзшего и насмерть перепуганного Гарлана, поднялся к порогу… Лицо фермера было хмурым.

– Так что? – вопросила старая женщина, вцепившись в руку Гортензии, чтобы подняться с колен. – Ты… ты видел что-нибудь?

– Ничего, – отвечал тот. – Ничего, кроме проклятого колокола, который звонит, звонит и бьется, как чертово сердце! Закройтесь в дому, матушка Годивелла, и схороните там всех ваших! В такую ночь христианам нечего торчать снаружи… Должно быть, с молодым хозяином приключилось несчастье…