Великолепная маркиза

Эти трое когда-то принадлежали, как и сам д'Антрэг, как виконт де Мирабо (брат знаменитого трибуна), как шевалье де Жарже, как аббат Бротье, как многие другие и как сам барон де Бац, к Французскому салону. Этот клуб был основан в 1788 году. С 1790 года он объединял самых яростных роялистов всех мастей, враждебно настроенных против любых реформ. Членами клуба были и сторонники Людовика XVI, и приверженцы принцев – герцога Орлеанского, графа Прованского и графа д'Артуа, что не могло не приводить к частым словесным перепалкам.

Эти трое и стали осведомителями д'Антрэга. Они составляли свои сообщения в виде ничем не примечательных деловых писем. Основная информация писалась между строк так называемыми симпатическими чернилами на основе лимонного сока и проступала при нагревании. Корреспонденция шла из Труа, и иногда к ней присоединялись донесения еще одного агента Никола Сурда, бывшего лейтенанта полиции из Труа, который с самого начала принял революцию. Благодаря ему д'Антрэг знал абсолютно обо всем, что происходило в Шампани. О событиях в Провансе его информировал некий Сотейра, депутат Национального собрания, чьи революционные убеждения никогда не вызывали подозрения, поэтому он стал очень ценным агентом.

Но вернемся к тому письму, что д'Антрэг писал солнечным осенним утром своему другу де Лас Казасу. Граф просил его проявить терпение, потому что после 10 августа почта работала очень плохо. Страх иссушил все перья, и у графа не оказалось необходимой информации. Этим и объяснялось его плохое настроение и беспокойство за свою сеть, которая становилась все обширнее. После начала войны между Францией, с одной стороны, и Пруссией и Австрией, с другой, любые письма, уходящие за границу, сразу вызывали подозрение. Деловую переписку могли назвать шпионажем в пользу врага, а это обеспечивало прямую дорогу на эшафот. Но к тревоге и раздражению примешивалось еще и нетерпение – графу очень хотелось получить долгожданную главную новость.

Он ни минуты не сомневался, что армии герцога Брауншвейгского, австрийца Клерфайта и эмигрантов не оставят мокрого места от этой кучки голодранцев. Следовательно, дорога на Париж уже свободна, и, возможно, уже в этот час герцог Брауншвейгский взял Париж... А парижане, под влиянием отчаяния и ярости, убили узников Тампля и освободили дорогу и трон для графа Прованского. К нему надо будет немедленно присоединиться в расчете на ту манну, что обязательно посыплется на головы тех, кто помогал ему завладеть короной... А так как граф Прованский детей иметь не может, то очень скоро корона перейдет к графу д'Артуа. Если потребуется, то этому можно будет и поспособствовать.

Таким мечтам предавался Луи-Александр, мечтательно подперев голову рукой и опустив перо. Из замка доносились рулады. Графиня в образе Дидоны тосковала, впрочем, весьма артистично. Ария достигала лоджии, и отчаявшийся супруг уже решил было крикнуть Антуанетте, чтобы она замолчала, но тут вошел Лоренцо, его слуга, и доложил о посетителе.

– Господин Карлос Сурда хотел бы видеть господина графа. Он прибыл из Франции...

– Карлос Сурда? Ах да, конечно, сын Никола Сурда! Пусть войдет.

На лоджии появился молодой человек лет двадцати, темноволосый и черноглазый. Подобно всем не слишком богатым путешественникам, он был в плаще с большим воротником, коротких сапогах и облегающих брюках. Шляпу он держал в руке. Карлос не успел сделать и трех шагов, а граф уже шел ему навстречу с приветливой улыбкой.

– Какая радость видеть вас, мой мальчик! Вы приехали, чтобы сообщить мне великую новость?

– Великую новость? Что вы имеете в виду, граф?

– Ну как же! Ваше присутствие тому доказательство. Дороги свободны. Герцог Брауншвейгский, король Фридрих Вильгельм и граф Прованский уже в Париже?

– Нет, боюсь, огорчу вас – я привез плохие известия.

– Плохие? Да-да, понимаю. Эти проклятые парижане казнили короля и, возможно, всю его семью, чтобы отомстить за свое поражение. Весьма, весьма трагично! Мне очень жаль, но мы должны двигаться вперед, доверять нашим принцам, которые, благодарение богу, еще живы...

Казалось, граф выступает перед огромной аудиторией. Он говорил с таким пылом, что молодой человек не знал, как его остановить. Наконец он просто постарался перекричать д'Антрэга:

– Ради бога, господин граф, дайте мне сказать хоть слово! Ваша радость пугает меня...

Прерванный буквально на полуслове, граф опустил руки, которые он уже воздел к небу, чтобы призвать его в свидетели наступившего триумфа.