Кречет. Книга III

— Так вы его знаете? — заинтересовался Турнемин.

Брадобрей покраснел, затем, оглянувшись на дверь, таинственно прошептал:

— Он вылечил мою дочь, когда от нее все другие врачи отказались. Нам с женой непонятно, почему его арестовали. Такой человек ничего плохого сделать не мог.

— Почему его арестовали, спрашиваете вы.

Догадаться нетрудно. На него донесла госпожа де Ла Мотт.

Жиль так и не узнал, что думает веселый цирюльник об этом новом злодействе графини. Дождь и ветер с бешеной силой принялись раскачивать башню, башня гудела, в таком шуме разговаривать было просто невозможно. К счастью, цирюльник уже закончил с Понго и стал собирать и вытирать свои инструменты. Жиль расплатился с ним, и он покинул случайных своих клиентов. А узники продолжали с ужасом прислушиваться к реву урагана, прикидывая, выдержат ли самодельные веревки его буйный напор.

ВСТРЕЧА НА БРУСТВЕРЕ

К вечеру ветер стих, но дождь, ни на минуту не переставая, продолжал заливать улицы Парижа.

Такая погода вполне устраивала беглецов: бесконечный ливень переполнил не только Сену; небольшие ручейки, протекавшие по дну рвов Бастилии, превратились теперь в полноводные реки.

Кроме того, стражники вряд ли будут слишком усердствовать в такую погоду.

Веревку Жиль спрятал под своим матрасом.

Они с Понго старательно сложили обе постели, чтобы у тюремщиков и мысли не возникло, устроить уборку в их камере. Для пущей безопасности Турнемин даже решил спать все время между обедом и ужином и этим убить сразу двух зайцев: помешать любознательности тюремщиков и отдохнуть перед побегом.

Ночь предстояла трудная, делать было больше нечего, последний кусок замечательного шоколадного торта, поданного им на десерт, был съеден, поэтому оба узника спокойно растянулись на своих кроватях и уснули сном праведников, оба обладали действительно ценным даром — засыпать по желанию.

К ужину Турнемин и Понго проснулись и поели, хоть и без аппетита, но с ответственностью людей, не знающих, будут ли они завтракать. Когда тюремщик, убрав со стола, удалился, узники принялись за работу. Им еще предстояло разрезать одеяла, покрывала и матрасные чехлы.

Это оказалось труднее, чем они думали, — грубая и плотная ткань плохо поддавалась, нож затупился, его все время приходилось точить о кирпичную стену. Когда все, что можно разрезать, было разрезано, они принялись плести веревку. Для большей длины добавили галстуки Жиля.

Понго работал быстрее, чем Турнемин, ведь он с детства умел сплетать лианы, ветки, траву и даже корни деревьев. Жилю, чтобы не слишком сильно отставать от друга, понадобился весь его морской опыт, все навыки, полученные под руководством шевалье де Тернея. Веревка получилась не слишком красивой, но крепкой и длинной. Они попытались хотя бы примерно измерить ее, растянув по диаметру камеры.

— Мне кажется, должно хватить, — сказал Жиль, с сомнением глядя на плоды рук своих. — По крайней мере, от конца веревки до подножия башни не должно быть слишком далеко. Будем надеяться, что ров полон воды и мы не свернем себе шеи…

Жиль нагнулся за подсвечником, стоявшим на полу, и тут его взгляд упал на едва различимую надпись, выцарапанную на стене.

«20 ноября 1613 года Дюссо был заключен в эту камеру. С Божьей помощью он выйдет из нее…»

Эти несколько слов, написанные давно истлевшей рукой, произвели на Жиля неприятное впечатление. Глубокая набожность заставила его спросить самого себя, а будет ли их побег угоден Богу? Не придется ли Жюдит расплачиваться за его последствия?.. Понго тоже прочитал эту старинную запись, но она его не взволновала. Он только пожал плечами и криво улыбнулся.

— Ты мне всегда говорить, что король представлять Господина Бога на земле…

Жиль улыбнулся ему в ответ и прогнал неприятные мысли.

— Ты прав, «что хочет король, того хочет Бог»…

Подождем, до двух часов осталось еще минут десять.

Не теряя времени, они собрали солому, высыпавшуюся из распоротых матрасов, и отнесли ее в дальний угол камеры, чтобы она не помешала им быстро и беззвучно открыть дверь.

Часы Бастилии пробили два раза. Понго пробормотал короткое заклинание. Жиль — быструю молитву, потом они бросились в объятия друг Другу, понимая, что эта ночь может стать последней в их жизни.

Потом шевалье вынул один из ключей и осторожно ввел его в нижнюю замочную скважину.

Ключ не подходил. Он взял другой, с ужасом думая, что и этот не подойдет, что в Бастилии поменяли замки, не известив об этом короля.