Кречет. Книга III

— Скажите, что-нибудь известно? — спросил Жиль у группы каменщиков, видимо, оставивших работы на Понт-о-Шанж.

Один из рабочих высокомерно посмотрел на иностранца, плюнул, но снизошел до ответа:

— Ничего! Начали заседать в три тридцать и до сих пор не закончили. Небось трепаться трудно…

И он повернулся к Жилю спиной, показывая, что разговор закончен.

Ожидание казалось бесконечным. Жиль и Бомарше, пробравшись сквозь плотную толпу к дверям Большого зала и прислонившись к колоннам, наблюдали, как вздрагивало людское море каждый раз, когда открывались двери.

Только в девять часов вечера двери Большого зала открылись, и перед любопытными парижанами предстали серые от усталости судьи Трибунала.

Приговор вызвал шквал приветствий, ликование выплеснулось из зала суда на лестницу, на улицу… Двадцатью шестью голосами против двадцати трех кардинал принц де Роган был признан невиновным. Ему не объявлялось даже порицания, и он освобождался от публичных извинений.

— Вот герой дня! — сказал Бомарше, когда они наконец вышли из Дворца Правосудия и направились домой. Писатель внимательно смотрел себе под ноги, и потому, возможно, его голос звучал не слишком весело. — Поторопились…

— Но почему же? В этой грустной истории кардинал был лишь жертвой…

— Хороша жертва! Он ведь совершенно серьезно собирался наставить королю рога! Мой друг, суд принял очень серьезное и опасное решение, парламент проявил самостоятельность, и теперь главной виновницей выставлена королева. Весь мир узнал, что она легкомысленная кокетка, способная на любую глупость.

— Но она — действительно кокетка, и ее умственное развитие оставляет желать много лучшего…

— Несомненно, но это должно оставаться секретом ее двора. Мосье будет доволен. Посмотрите, как радует народ пощечина, нанесенная королеве. Королеве, которую он еще совсем недавно обожал…

Действительно, люди пели, веселились, выкрикивая имя кардинала. Бомарше и Турнемин видели, как вышел де Роган, как он, бледный, но улыбающийся, прошел к своей коляске и, с трудом пробираясь сквозь приветствующую его толпу, уехал по Понт-о-Шанж между двух стен строительного мусора.

— Мусор — вот его триумфальные ворота! — проворчал Бомарше. — Бедняга, кажется, даже не понимает, что он натворил! Дай Бог, чтобы его победа не обернулась гибелью французского королевства.

Не успел Пьер-Огюстен договорить, как они снова услышали скрип похоронных телег и приглушенное пение монахов. Очищение кладбища продолжалось.

Вздрогнув от неприятного предчувствия, друзья попрощались и разошлись.

ДРУЗЬЯ ТОМАСА ДЖЕФФЕРСОНА

Спустя два дня после описанных выше событий Жиль обедал в миссии Соединенных Штатов.

В распахнутые окна, выходившие на улицу Нейи, которую уже начинали называть Елисейскими полями, лился аромат цветущей липы, бузины и скошенного сена. Сквозь густую листву вековых вязов, посаженных в незапамятные времена вдоль всей улицы, просвечивали огни казармы швейцарской гвардии — она располагалась в большом современном павильоне, построенном архитектором Леду. Одна стена павильона вплотную примыкала к зданию миссии, другая упиралась в элегантную решетку особняка графини де Марбев. Только эти огни и напоминали о городе, тишина и благоухание июньской ночи говорили скорей о деревне.

На улицу Нейи миссия Соединенных Штатов переехала только при Томасе Джефферсоне, новом посланнике молодой республики, сменившем год назад на этом посту Бенджамина Франклина.

Прежнее здание миссии, расположенное в тупике улицы Тербу, было слишком неудобным и, по мнению Джефферсона, лишь унижало достоинство его страны. Он незамедлительно занялся поиском хорошего особняка, в достаточной мере удаленного от центра города, чтобы в нем можно было забыть о грязи и вони Парижа. И вскоре он нашел свой идеал, им оказался отель Ланжак, построенный всего восемнадцать лет тому назад графом де Сен-Флорентином для своей любовницы маркизы де Ланжак.

Этот отель строгими формами и прекрасными линиями (архитектором был Шальгрин) приятно выделялся среди других строений Елисейских полей, где несколько кабачков, окруженных высокими густыми кустами — прибежищем влюбленных, соседствовали с крестьянскими огородами, на которых было больше моркови и лука, чем стройного тиса и душистых левкоев. После смерти маркизы ее сын сдал особняк графу д'Артуа.

Поклонник муз собирался поселить в нем прекрасную Луизу Конта из «Комеди Франсез», но ей место показалось слишком пустынным и уединенным.