Марианна в огненном венке. Книга 1

Когда рабы поставили на землю носилки, из-за колоннады появился настоящий гигант и склонился перед новоприбывшей. Под высокой белоснежной чалмой, в которой сверкали кроваво — красные рубины, улыбалось круглое черное лицо, такое блестящее, словно его натерли воском. Великолепный кафтан, расшитый серебром и подбитый соболем, ниже колен укрывал его дородную фигуру, вырисовывая живот, делавший честь дворцовым кухням.

Нежным голосом и на безукоризненном французском импозантный персонаж представился как Кизларага, начальник черных евнухов, готовый к услугам гостьи.

Затем, снова поклонившись, он сообщил, что удостоен великого счастья проводить «…прибывшую из земли франков благородную даму к ее величеству султанше-валиде, высокочтимой матери всесильного падишаха…».

— Я следую за вами, — только и ответила Марианна.

Легким ударом ноги она, отбросила назад длинный шлейф своего платья из зеленого атласа, сверкнувший жемчужным бисером, словно переливающийся ручеек.

Она инстинктивно вскинула голову, внезапно ощутив, что в эту минуту представляет самую великую в мире империю, затем, с некоторой нервозностью сжав в руке хрупкие пластинки подобранного в тон к платью веера, она ступила на громадный синий шелковый ковер, спускавшийся до земли..

Вдруг она остановилась, затаив дыхание, чтобы лучше слышать. До нее донеслись звуки гитары, робкие и меланхоличные, звуки гитары, наигрывавшей мелодию:

А в лес мы больше не пойдем,

Чтобы сплести венок.

Пускай идет, оставив дом,

Красавица Линок…

Она почувствовала, как слезы подступают к глазам, тогда как горло что-то сжало, что — то, что было, может быть, состраданием. В этом восточном дворце наивная песенка, которую во Франции пели, танцуя в кругу, дети, приобрела скорбный оттенок жалобы или сожаления. И неожиданно возник вопрос: кем же была в действительности женщина, которая жила здесь, охраняемая многочисленной службой? Кого встретит она за этими прозрачными стенами? Толстуху, объедающуюся сладостями, стонущую и охающую? Маленькую старушку, иссохшую от заточения? (Будучи почти в таком же возрасте, как ее кузина Жозефина, султанша должна приближаться к пятидесяти: возраст канонический для девятнадцатилетней Марианны.) Или увидит впавшую в детство недотрогу, капризную и поверхностную? Никто не мог нарисовать портрет, даже приблизительный, этой креолки со сказочной судьбой, ибо никто из тех, с кем молодая женщина говорила о ней, не видел ее. Была такая женщина, которая могла бы кое-что рассказать, но после смерти Фанни Себастьяни ни одна европейка не пересекала порога сераля. И внезапно Марианну охватил страх перед тем, что она встретит и чего тем не менее так ждала.

Песенка продолжалась, следуя за своими незамысловатыми нотами. Кизлар-ага, заметив, что за ним больше не следуют, тоже остановился и обернулся.

— Наша госпожа, — сказал он любезно, — очень любит слушать песни своей прежней родины… но она не любит ждать!

Очарование исчезло. Призванная таким образом к порядку, Марианна робко улыбнулась.

— Простите меня! Это так неожиданно… и прекрасно!

— Напев родной земли всегда приятен тому, кто далек от нее. Вам не в чем извиняться.

Пошли дальше. Звуки гитары стали сильнее, аромат цветов окутал Марианну, едва она переступила порог чеканной двери, усеянной множеством крохотных зеркал. Затем закрывавшая видимость громадная фигура Кизлар-аги исчезла, и перед ней открылся мир невероятной синевы…

Ей показалось, что она проникла в сердце гигантской бирюзы. Все было голубым вокруг нее, начиная с устилавших пол огромных ковров и до увешивавших стены ярких фаянсовых украшений, включая журчавший посреди комнаты фонтан, бесчисленные расшитые золотом и серебром подушки и одежды женщин, которые сгрудились там и смотрели на нее.

Такими же синими, густой и яркой синевы, были глаза султанши, сидевшей на восточный манер, с гитарой на коленях, среди подушек широкого золотого подобия кресла, поднятого на две ступеньки и служившего одновременно и диваном, и троном, и балконом благодаря окружавшей его золотой балюстраде. И Марианна сказала себе, что никогда не видела такой красивой женщины.

Похоже, что годы только коснулись той, кто была Эме Дюбек де Ривери, маленькой креолкой с Мартиники, воспитанной в монастыре кармелиток в Нанте, и которую при возвращении на родной остров похитили в Гасконском заливе пираты Баба Мохаммеда бен Османа, престарелого властелина Алжира. Ее изящество и очарование были безупречны.