Звезда для Наполеона

Г-н Феркок, воспитатель, немного посплетничавший с нею, намекнул также о завязавшейся связи между Талейраном и г-ней Курляндской, матерью Доротеи. Он незаметно показал ей на светловолосую герцогиню, восседавшую в окружении трех женщин, уже немолодых, державшихся с такой уверенностью и заносчивостью, что от них на лье отдавало Версальским Двором. Все трое были в свое время любовницами Талейрана и оставались его вернейшими поклонницами, демонстрируя безграничную, почти слепую преданность.

«Три парки!» – подумала Марианна с бессознательной жестокостью своих семнадцати лет и не замечая, что эти женщины сохранили отблеск былой красоты. Между тем в кабинете Талейран пытался успокоить юную мятежницу.

– Вы удивляете меня, Доротея. Я никогда не считал вас способной поверить сплетне, которая уже долгое время гуляет по салонам Парижа. Для большинства кумушек дружба между мужчиной и женщиной может иметь только одну цель…

– Да перестаньте же лгать! – вскричала юная дама в отчаянии. – Вы прекрасно знаете, что это не сплетня, а чистая правда! Парижские кумушки чего только не наговорят, но ведь я сама знаю, сама, говорю вам! И мне стыдно, о, так стыдно, когда я вижу склоняющиеся за веерами головы и бегающие от меня к матери глаза! А я не привыкла стыдиться! Ведь я курляндка!

Она почти прокричала последние слова. Укрытая в тени коридора, Марианна услышала покашливание князя и отметила, когда он заговорил, ледяную суровость в его голосе.

– Раз вы такая охотница до сплетен, дитя мое, вам следовало бы в первую очередь собрать те, которые когда-то ходили о вашем предке, Жане Брионе, получившем благодаря капризу Царицы титул герцога Курляндского, не был ли он действительно конюхом? Откровенно говоря, слушая сегодня вашу речь, я склонен в это поверить! Мне кажется, вам следует успокоиться. Подобные припадки неуместны ни в Париже, ни в любом другом цивилизованном обществе. Если вы так чувствительны к… сплетням, надо было выбирать монастырь, а не брак.

– Как будто я выбирала! – горько заметила молодая женщина. – Как будто не вы навязали мне вашего племянника, хотя я любила другого!

– Другого, которого вы никогда не видели и который не очень-то интересовался вами. Если он так хотел на вас жениться, Адам Черторский, он мог оказаться и поближе, э?

– Как вы любите причинять боль! Как я ненавижу вас!

– Нет, нет, вы не можете ненавидеть меня! Я готов даже подумать, что вы любите меня, любите сильно, сами не сознавая этого. Знаете ли вы, что ваша неожиданная выходка слишком напоминает сцену ревности? Полноте, не заноситесь так. Успокойтесь, заставьте себя снова улыбаться. И запомните следующее: в этом обществе, где мы вращаемся, я не знаю никого, кто не любил бы и не почитал вашу мать. Эта женщина рождена, чтобы быть любимой. Ведите же себя так, как все, дитя мое! Светское равновесие – очень хрупкая вещь. Будьте осторожны, чтобы ваши выходки не нарушили его.

Рыдания возобновились. Марианна слушала их как зачарованная. И едва успела спрятаться в тени под лестницей, дверь распахнулась настежь, и на пороге вырисовался высокий силуэт князя. Он вышел, мгновение как будто поколебался, затем, пожав плечами, удалился. Равномерное постукивание трости, сопровождавшее его припадающие шаги по плиткам коридора, быстро затихло. Но в кабинете Доротея де Перигор продолжала плакать.

Снова Марианна заколебалась. Она стала свидетельницей сцены, которая ее совершенно не касалась, но она чувствовала симпатию к этой маленькой княжне с печальными глазами и хотела бы ей помочь. Разве не естественно, что этот ребенок восстал против разыгрываемого любовного спектакля между матерью и ее дядей по браку? Подобные авантюры, возможно, никого на свете не удивляли, но прямую, чистую душу могли сильно поранить.

С сожалением Марианна повернулась к лестнице и вздохнула. Она чувствовала себя такой близкой к той, что плакала там! Доротея страдает от несчастной любви так же, как она сама страдала, но какую помощь сможет она оказать ей? Лучше будет подняться к себе и постараться забыть все, ибо ни за что на свете Марианна не сообщит Фуше о том, что слышала… Она уже взялась за перила, когда из-за плотно закрытой двери донеслось:

– Проклятая страна, я так не хотела! Никто! Никто меня не понимает… Если бы только был кто-нибудь…

На этот раз молодая женщина говорила по-немецки, с такой смесью гнева и боли, что Марианна не смогла удержать желание прийти ей на помощь. Прежде чем она дала себе отчет в своих побуждениях, рука сама открыла дверь, и она пошла. В большой комнате со строгой мебелью красного дерева и темно-зелеными обоями взволнованно ходила взад-вперед со сложенными на груди руками Доротея. Лицо ее было залито слезами. Она резко остановилась против Марианны, которая тихо проговорила: