Король нищих

– Я умоляю простить меня, госпожа принцесса, но разве вы не замечаете, что королева задыхается? Вас смогут обвинить в цареубийстве... особенно если родится дофин! Полагаю, для всех будет удобнее отправиться в свои покои.

Недовольно ворчащие, брюзжащие, но укрощенные принцессы одна за другой покинули спальню. Бувар бросился к своей пациентке, которая, протянув дрожащую руку камеристке, слабеющим голосом спросила:

– Почему вы оставили меня, Мари? Я чувствую себя не слишком хорошо... совсем плохо...

Каждый, кто довольно долго не видел Анну Австрийскую, узнал бы ее с трудом, так сильно изменила королеву беременность. Лицо королевы, всегда дышащее свежестью, несмотря на тридцать восемь лет, теперь было похоже на страшную маску, как у любой беременной женщины. В первые месяцы беременности ее мучила тошнота, и из опасения, что королева может потерять ребенка, как было уже несколько раз, Анне Австрийской было строго-настрого запрещено двигаться, даже ходить: королеву переносили с постели в кресло, потом из одного кресла в другое, потом снова укладывали в постель. Любительница вкусно поесть, она располнела, и у нее был пугающе огромный живот.

«Господи! – подумала Мари, когда королеву переносили в кресло. – Что сказал бы этот безумец Франсуа де Бофор, если бы сейчас увидел ее?»

Тем не менее она с большой нежностью ухаживала за той, кто подарит жизнь дофину. Даже если дофин своим рождением обречет мать на смерть.

В ночь с 4 на 5 сентября начались схватки. Об этом сообщили королю, находившемуся в Старом замке, и разбудили всех людей, кому полагалось быть свидетелями при родах. Курьер выехал в Париж для того, чтобы известить брата короля.

Около полуночи начались роды, но через три часа атмосфера стала невыносимой в спальне, где корчилась от боли будущая мать, окруженная женщинами в парадных туалетах, которые, казалось, присутствовали здесь на спектакле, не проявляя особого волнения или сострадания. Боясь ночной прохлады, окна опять закрыли, и в спальне снова стало нечем дышать. Схватки были мучительными, потому что плод в утробе матери находился в поперечном положении. Около шести утра доктор проговорил, что дела идут все хуже...

Мари д'Отфор, стоя незамеченной в проеме высокого окна, как она любила делать, заплакала. Король, который до этой минуты сидел неподвижно в кресле и молчал, встал и подошел к ней.

– Перестаньте распускать нюни! – грубо приказал он. – Никакого повода для огорчений нет. – Потом едва слышно прибавил: – Я, например, буду очень доволен, если спасут ребенка, а вам, мадам, представится повод скорбеть о матери...

– Как вы можете быть столь жестоким, столь бесчувственным? – возмутилась Мари. – Ведь это ваш ребенок терзает вашу супругу...

– Правильно! И он важнее всего...

– Вы заслуживаете дочери!

– Будет так, как решит Бог! Пойду переговорю с Буваром.

И возобновилось бесконечное ожидание, изматывающее даже тех, кто отстраненно наблюдал за происходящим. Раздираемый между надеждой и ужасом, Гастон Орлеанский стоял с посеревшим лицом... Чтобы немного успокоить свое возбуждение, Мари подошла к Элизабет де Вандом, которая вместе с матерью беспрестанно молилась, и опустилась рядом с ней на колени.

– У вас есть известия о вашем брате, герцоге де Бофоре? – шепотом спросила она.

– Три дня назад он вернулся, получив новое ранение. К счастью, не слишком тяжелое. Впрочем, он едва не погиб: у его ног разорвалась мина, когда он возвращался к себе в палатку.

Сердце камеристки почти перестало биться. Это не случайность, это покушение! На этот раз Бофор спасся... Но уцелеет ли он при следующем покушении?! А в том, что оно будет, Мари не сомневалась.

В половине двенадцатого следующего дня, когда приступы боли у королевы немного успокоились, Бувар посоветовал королю не откладывать обед. Король поспешно согласился, пригласив всех присутствующих в спальне присоединиться к нему, но успел лишь сесть за стол, как прибежал паж, объявивший, что королева разродилась.

– Кто же родился? – как можно спокойнее произнес король.

– Государь, меня послали к вам, как только вышла головка...

Отшвырнув салфетку, Людовик XIII бросился в комнату к жене. На пороге спальни его встретила глубоким поклоном госпожа де Сенесе, обратившись к нему со словами:

– Государь, королева произвела на свет его величество дофина...

Король подбежал к постели; акушерка госпожа Перон держала на руках сверток из тонких льняных пеленок, в котором что-то шевелилось.