Король нищих

Лицо Сильви погрустнело.

– Но именно этого я хочу больше всего. Поймите, если даже Франсуа каким-то чудом полюбит меня, между нами будет стоять тот ужас, тот кошмар, который неотступно меня преследует. Кроме того, я знаю, он любит другую женщину и он гораздо выше меня по положению!

– В мире существует не только Франсуа! – сердито возразил Персеваль. – Я знаю, как сильно вы его любите, милая моя, но у вас есть право на собственную жизнь, которая не должна быть тенью его жизни. Разве вам не хотелось бы иметь детей?

– О да! Но... чтобы иметь детей, нужно иметь мужа, а мне кажется, я скорее предпочту стать невестой Господа, чем выйду замуж за нелюбимого!

– Отдавать себя Богу за неимением лучших предложений не слишком для него лестно.

– О, у Бога слишком много страстных невест, и я затеряюсь в их толпе! Богу, по крайней мере, ведомо, что мне пришлось испытать. Если мне придется признаться в этом еще кому-нибудь, я умру со стыда. Я отлично понимаю свое положение. Кому я теперь буду нужна!

– Молчите! Я запрещаю вам подобные богохульные речи. Когда мы заберем вас отсюда, вы сможете выйти замуж, если сами того пожелаете...

После этого свидания Персеваль не раз приходил в монастырь, но в монастырской приемной, которая, несомненно, была самой светской и посещаемой во всем Париже, всегда находился в толпе визитеров.

Однажды шевалье де Рагенэль пришел не один. Внезапно смутившись, Сильви заметила сквозь решетку высокую худую фигуру своего бывшего возлюбленного, который когда-то был ее другом сердца; в те давние дни она еще называла его Жаном д'Отанкуром. Но радость быстро победила смущение, и Сильви невольно протянула ему обе руки, такие тонкие, что они без труда прошли сквозь пазы деревянной решетки.

– Мой дорогой маркиз! Как я рада снова видеть вас!

– Теперь, Сильви, следует говорить господин герцог, – с улыбкой поправил ее Рагенэль. – Наш друг пережил горечь утраты своего отца-маршала...

– Не маркиз и не герцог! – горячо возразил молодой человек. – Когда-то я был для вас Жаном и очень хотел бы остаться им...

– Так оно и есть, Жан. Я знаю все про вас: и то, что вы стали дипломатом и что вас посылали с поручением к госпоже герцогине Савойской...

– Это была очень интересная поездка, но я, слава Богу, там не стал задерживаться. Я никогда бы себе этого не простил. Вернувшись домой, я нашел письмо от мадемуазель д'Отфор, – она звала меня в Вандом. Но, увы, я приехал туда слишком поздно: госпожа де Ла Флот и ее внучка уехали, не сообщив куда. Я сумел узнать, что какое-то время у них жила девушка по имени Сильви вместе со своей горничной по имени Жаннет. Тогда я возвратился в Париж, чтобы встретиться с господином шевалье де Рагенэлем, и он...

– ...о многом рассказал, – закончил за него фразу Персеваль, бросив при этом на Сильви многозначительный взгляд, который заставил ее покраснеть.

– И что же вы ему рассказали?

– Все, что должен знать мужчина, который хочет взять женщину в жены, – серьезно ответил шевалье. – Все, кроме фамилии чудовища. Мы сообщим ему эту фамилию, когда чудовище уже не будет представлять опасность ни для кого...

– Это смешно, – возразил молодой человек. – Я в состоянии встретить лицом к лицу любую опасность, ко мне благоволит король.

– Я в этом уверен, но вы совершенно напрасно будете рисковать своей жизнью! Поверьте мне! В свое время я назову вам эту фамилию.

В это мгновение к Сильви подошла монахиня и, склонившись к ней, что-то зашептала на ухо.

– Я прошу простить меня, – торопливо сказала Сильви своим гостям, – но меня немедленно требует к себе госпожа настоятельница, и я должна...

– Да-да, мы уже уходим! – заторопился Персеваль. – Вы не должны заставлять себя ждать...

– Но ведь мы еще придем, да, Сильви? Вы хотите, чтобы я пришел снова? – умоляюще спросил молодой герцог.

– Я всегда буду рада вас видеть, – уже на ходу проговорила Сильви, поспешно следуя за монахиней.

Комната, в которой мать Маргарита принимала посетителей, ничем не походила на салон знатной дамы: дубовый стол на кривых ножках, два соломенных стула, подсвечник и молитвенная скамеечка; только висевший на стене большой холст Филиппа де Шампеня с изображением распятого Христа – подарок короля – вносил в обстановку ноту скорбного и торжественного великолепия. В комнате перед картиной стоял в ожидании мужчина, одетый в черный камзол с изящным воротником и манжетами из тончайших кружев. Он повернулся, когда вошла Сильви, и ей на секунду показалось, будто она уже видела этого человека прежде.