Король нищих

10. Честнейший человек Франции

Во дворце королей Франции неизменной оставалась только атмосфера: здесь по-прежнему чувствовалась напряженность во всем. После заговора Сен-Мара королева чувствовала недоверие супруга, которое не поколебали даже маленькие сыновья. Раньше Анне Австрийской грозило отречение. Теперь королева боялась, что король и его первый министр, нездоровые, желчные люди, отнимут у нее детей. Вновь получив место при дворе, где мрачные настроения усугублял траур, Сильви ощущала эту напряженность с остротой, вызывавшей у нее горькие чувства. По ее мнению, теперь при дворе стало намного хуже, чем раньше. Во дворце больше не давали балы, не играли спектакли и не устраивали никаких, кроме религиозных, праздников. Королева жила замкнуто, общалась лишь с узким кругом приближенных, над которым властвовала чета де Брассаков; в покоях королевы редко можно было увидеть приветливые лица, так как все, кого Сильви любила, были удалены: Ла Порт по-прежнему находился в изгнании, добрую госпожу де Сенесе отправили жить в поместье, как и Мари д'Отфор. Среди фрейлин и в привычном кругу придворных дам тоже многое изменилось: принцесса де Гемене ушла в монастырь; госпожа де Монбазон, захваченная страстью к Бофору, тоже отдалилась от двора, как и юная герцогиня де Лонгвиль, считавшая двор слишком скучным. Зато часто появлялась бывшая госпожа де Комбале, ставшая герцогиней д'Эгийон по воле своего дяди кардинала, и она, уверенная в собственном всесилии, не боялась казаться назойливой. И лишь новая фрейлина Франсуаза де Мотвиль представляла собой настоящий источник человеческой теплоты, и Сильви легко поняла, что совсем растерянная королева привязалась к этой искренней, кроткой нормандке, образованной и одаренной своеобразной мудростью, которая превосходила ограниченность придворного круга, ибо в парижских салонах Мотвиль дали прозвище Сократина. Кроме того, она прекрасно писала и, регулярно ведя дневник, была историографом королевы, охотно рассказывавшей ей о событиях, что предшествовали появлению Франсуазы при дворе.

Госпожа де Мотвиль встретила мадемуазель де Вален с видимым удовольствием. Прежде всего потому, что Сильви сразу ей понравилась, а также потому, что гитара и песни Сильви доставили королеве новую радость и развлечение. Кроме того, Сильви, как и она, говорила по-испански, и случалось, что три женщины, запершись поздно вечером в спальне королевы, часами напролет болтали на языке Анны Австрийской, которая еще не примирилась с мыслью, что она уже не инфанта Испании и никогда ею не будет.

Короля видели редко. Он, несмотря на свои недуги, по-прежнему был одержим страстью к охоте, жаждой просторов и выезжал из маленького замка в Версале лишь для того, чтобы носиться по окрестностям Парижа; в столице он останавливался в монастыре Визитации у сестры Луизы-Анжелики, ища у бывшей возлюбленной утешения после трагической гибели своего фаворита...

В отличие от короля кардинал Ришелье искал почти недоступного облегчения своим страданиям на водах в Бурбон-Ланси. При нем неотлучно находился новый кардинал Мазарини, и это возбуждало любопытство Сильви. Правда, она еще ни разу не встречалась с Мазарини, но королева говорила о нем с такой теплотой, что Сильви вспоминала тот день (незадолго до зачатия дофина), когда Анна Австрийская необыкновенно обрадовалась, получив присланные Мазарини из Италии милые вещицы. А также бурное негодование Бофора. К сожалению, Мари, выслушивавшей признания королевы, при дворе уже не было, а Франсуаза де Мотвиль, выслушивающая их теперь, и не думала делиться ими с новой чтицей. Выяснить, сохранилось ли что-либо от прежней страсти королевы к герцогу де Бофору, было невозможно.

За время этой довольно скучной жизни во дворце Сен-Жермен Сильви все-таки приобрела нового друга. Однажды, когда Сильви, удалившись к себе в комнату (королева находилась в парке), меняла на гитаре струну, она неожиданно увидела, как перед ней возник дофин, смотревший на нее с серьезностью, которая редко его покидала. Застигнутая врасплох, она хотела встать, чтобы поклониться дофину, как того требовал этикет, но тот ее остановил:

– Сидите. Я пришел лишь затем, чтобы спросить вас, не пожелаете ли вы научить меня играть на гитаре?

Дофина Сильви видела не впервые, но ее сразу охватило волнение, которое она всегда чувствовала в его присутствии. Это был красивый мальчик четырех лет, который любому невнимательному наблюдателю показался бы очень похожим на мать (от нее он унаследовал округлый рот), но Сильви на детском лице умела распознавать и другие, знакомые ей черты: форму носа, например, и сверкающую голубизну глаз. Подобно Бофору, когда он впервые увидел маленького принца, она почувствовала, что ее сердце принадлежит дофину, и подарила ему свою самую теплую улыбку.