Бриллиант для короля

— Скажу, что у нас несравненный государь и я никогда не сумею достойно отблагодарить его за эту милость!

Шарлотта вновь стояла на коленях возле кресла Людовика, и он гладил ее по щеке.

— Вы так настрадались... И разве я мог не помочь своей... дочери? Нет, не возражайте. Мне необыкновенно сладостно представлять себе, что это могло бы быть правдой... К несчастью, вы будете по-прежнему жить вдали от двора. Делая исключение только ради герцогини Елизаветы, которая вас любит и будет видеться с вами время от времени, как видится она с мадам де Беврон. Она вам, конечно же, напишет. Никакая сила в мире не сможет помешать ей взяться за перо. А теперь идите. Бонтан проводит вас в покои мадам де Монтеспан.

— Ее я тоже очень-очень люблю, Ваше величество!

— Охотно верю. Иногда она бывает удивительно доброй.

***

— Король!

Привратник в плаще с гербами застыл, выпрямившись, у входа в Зеркальную галерею со стороны Зала мира, откуда слышались звуки скрипок и стук каблуков королевской охраны. В галерее появился Людовик XIV.

В затканном золотом камзоле, но, против своего обыкновения, почти совсем без драгоценностей. Однако придворные невольно издали восхищенный вздох: перья на шляпе короля были скреплены великолепным золотистым бриллиантом, играющим сотней огней. Никто и никогда еще не видел такого чуда.

Прекрасно понимая, насколько эффектно было его появление — и весьма довольный этим, — Людовик с легкой улыбкой царственным шагом двинулся вперед. Герцог Орлеанский и его свита, в особенности один из них, смотрели на приближающегося короля с нескрываемым изумлением. А Людовик с изяществом отвечал на их поклоны.

— Сир, брат мой! — воскликнул наконец принц, не в силах долее сдерживать любопытство. — У вас на шляпе бриллиант сказочной красоты. Я не знал о нем!

— Представьте себе, я тоже, и в этом его особенная прелесть! А-а, господин шевалье де Лоррен, вас я не заметил! Что-то вы плохо выглядите сегодня. Не заболели случайно?

— Король бесконечно добр, заботясь о моем здоровье, но я чувствую себя прекрасно. Просто ослеплен...

— От сияния моего бриллианта? Он и в самом деле великолепен, не правда ли?

— Недавнее приобретение? — осведомился брат короля, герцог Филипп, судорожно сглотнув.

— Нет, подарок.

— Пода-а-арок? — воскликнули все хором.

— Одной дамы. И поэтому он мне особенно дорог.

— Она должна быть очень богата, — сделал предположение герцог Филипп.

— Или полна благородных чувств! Получив этот великолепный бриллиант, я был тем более счастлив, что не подозревал о его существовании. Если бы я знал о нем раньше, то, конечно, постарался бы его приобрести. Но честным путем. Мне бы не пришло в голову, например, посылать головорезов для того, чтобы перевернуть вверх дном весь дом в поисках камня, как делают некоторые. Я купил бы его и не стал скряжничать. Но вышло по-другому, мне его подарили.

— Вашему величеству очень повезло, — произнес де Лоррен, с трудом скрывая досаду.

Король устремил на шевалье пронзительный взгляд, в котором не осталось ни искорки веселья.

— Везет тому, кто это заслужил, господин де Лоррен. И для этого достаточно иногда делать добро ближним, а не причинять им горе. Но, как бы там ни было, мы не допустим, чтобы столь благородная дама претерпевала какие бы то ни было неприятности. Я полагаю, что вам это понятно.

Как любому де Гизу, шевалье было не занимать дерзкой наглости, и он тут же спросил:

— Только вот хорошо бы еще узнать, кто же эта дама.

— Вы ее не знаете?

— Нет, сир.

— Очень хорошо! Так будет лучше для всех...

И король, собираясь послушать музыку, отправился в салон, занял свое кресло и попросил сообщить ему программу концерта.

Эпилог

Прошло пять лет...

Утром 17 июля 1691 года Альбан де ла Ланд покинул Бастилию, сев в карету господина де ла Рейни, который приехал за ним без малейшего промедления, как только до него дошла новость о том, что министр де Лувуа скончался. Накануне господину де Лувуа стало плохо прямо в кабинете Его величества, и он вынужден был согласиться на то, чтобы двое слуг вынесли его на руках.

Странный приступ, однако! Хотя, разумеется, здоровье его не улучшалось, особенно в последнее время. Обилие обязанностей стало просто непомерным, и работал он, не зная отдыха и подгоняемый страхом перед немилостью, о которой стали шептаться по углам. Мадам де Ментенон осторожно готовила его отставку, потихоньку настраивая короля против министра, поскольку де Лувуа твердо и определенно был против обнародования ее брака с Людовиком. Всем было также известно о приступах лихорадки, время от времени случавшимися у министра, от которых он лечился водами, привозимыми из Форжа, но никто не ожидал, что конец его окажется настолько близок. Он казался крепким мужчиной, который проживет еще долгие годы, но вот...