Слушай песню ветра

Первое, что я сделал в ночь, когда бабушка умерла — протянул руку и тихонько опустил ей веки. В это мгновение сон, который она видела 79 лет, тихо прекратился, как короткий летний дождь, бивший по мостовой. Не осталось ничего.

* * *

И еще насчет текста. Последний раз.

Написание текста для меня — процесс мучительный. Бывает, за целый месяц ничего путного не написать. Еще бывает, что пишешь три дня и три ночи — а написанное потом все истолкуют как-нибудь не так.

Но вместе с тем, написание текста — процесс радостный. Ему гораздо легче придать смысл, чем жизни со всеми ее тяготами.

Когда подростком я обратил внимание на этот факт, то так удивился, что добрую неделю ходил как онемевший. Казалось, стоит мне чуть пошевелить мозгами, как весь мир поменяет свои ценности, и время потечет по-другому… Все будет, как я захочу. К сожалению, лишь значительно позже я обнаружил, что это ловушка. Я разделил свой блокнот линией на две половины и выписал в правую все, чего достиг за это время, а в левую — все, что потерял. Потерял, растоптал, бросил, принес в жертву, предал… До конца перечислить так и не смог.

Между нашими попытками что-то осознать и действительным осознанием лежит глубокая пропасть. Сколь бы длинная линейка у нас ни была, эту глубину нам не промерить. И то, что я могу здесь передать на бумаге, есть всего лишь перечень. Никакой не роман, и не литература — да вообще не искусство. Просто блокнот, разделенный надвое вертикальной чертой. А что до морали — ну, может, немножко будет и ее.

Если же вам требуются искусство и литература, то вы должны почитать греков. Ведь для того, чтобы родилось истинное искусство, совершенно необходим рабовладельческий строй. У древних греков рабы возделывали поля, готовили пищу и гребли на галерах — в то время как горожане предавались стихосложению и упражнениям в математике под средиземноморским солнцем. И это было искусство.

А какой текст может написать человек, посреди ночи роющийся в холодильнике на спящей кухне? Только вот такой и может.

Это я о себе.

2

История началась 8 августа 1970 года и закончилась через 18 дней, то есть 26 августа того же года.

3

— ВСЕ БОГАТЫЕ — ГОВНЮКИ!

Крыса выкрикнул это мрачно, упираясь локтями в стойку и повернув голову ко мне. Не исключено, что обращался он к какой-нибудь кофемолке, стоявшей позади меня. За стойкой мы сидели с ним рядом, и специально орать, чтобы я услышал, не было никакой необходимости. Однако, к кому бы Крыса ни обращался, сам по себе крик его вполне удовлетворил, и он с видом гурмана стал потягивать пиво — как это с ним всегда и бывало. Впрочем, никто вокруг и не слышал, как Крыса кричал. Тесное заведение было битком набито посетителями, и все они орали точно так же. Зрелище напоминало тонущий пароход.

— Паразиты! — сказал Крыса и тупо помотал головой. — Они ведь, сволочи, сами ничего не могут. Как увижу их состоятельные рожи, так прямо с души воротит. Я молча кивнул, не отрывая губ от стакана со слабым пивом. Крыса на этом умолк и принялся изо всех сил разглядывать свои тощие пальцы, поворачивая их то так, то этак — будто грел у костра. Я смиренно поднял глаза к потолку. Пока он не проинспектирует один за другим все свои десять пальцев, разговор не возобновится. Всегда так.

На протяжении лета мы с Крысой выпили 25-метровый бассейн пива и покрыли пол Джейз Бара пятисантиметровым слоем арахисовой шелухи. Если бы мы этого не делали, то просто не выжили бы — такое было скучное лето.

Над стойкой Джейз Бара висела гравюра, вся выцветшая от никотина. Когда бывало нечем заняться, я от скуки глазел нa нее часами, и она мне не надоедала. То, что было на гравюре изображено, подошло бы для теста Роршаха. Я, например, видел двух зеленых обезьян — они сидели друг напротив друга и перекидывались двумя сдутыми теннисными мячиками.

Когда я поведал об этом бармену Джею, он внимательно посмотрел на гравюру и флегматично сказал:

— Обезьяны, так обезьяны…

— А ты что видишь? — допытывался я.

— Левая обезьяна — это ты, а правая — я. Я бросаю тебе пиво, а ты мне — деньги.

Я допивал пиво под глубоким впечатлением от сказанного.

— С души меня от них воротит!

Это Крыса закончил инспекцию своих пальцев и вернулся к разговору.

Богатых Крыса ругал не в первый раз — он их и вправду ненавидел со страшной силой. Сам он был из семьи далеко не бедной — но всякий раз, когда я ему об этом напоминал, он отвечал: «Я же не виноват, что так вышло!». Иногда (чаще всего перебрав пива), я говорил: