Сын Авроры

— Он говорит так, как есть! Дай мне письмо, или я уйду, и ты никогда меня больше не увидишь!

— Что ж, чему быть, того не миновать, — вздохнул Фризен, выдвигая ящик стола и доставая оттуда то самое письмо.

Оно было довольно кратким. Посол Саксонии писал, что «княгиня Елизавета не намерена иметь никаких дел с посредниками прежде, чем увидит того, кому суждено ею обладать. Она хочет увидеть «товар»...»

Мориц расхохотался и вернул письмо своему родственнику.

— Эти русские так самоуверены! Заметь, было бы забавно проучить ее, но я решительно отвечаю «нет»! И слышать больше ничего не хочу о женитьбе! Во Франции меня ждет молодая, красивая, щедрая и любящая женщина, которая продала свои драгоценности ради того, чтобы мне помочь. Вот ее я и хочу увидеть вновь. И никого другого, и уж точно не эту дикарку.

Это было чистой правдой. С тех пор как, покинув свой остров, расположенный на другом конце мира, он с таким трудом возвращался назад, к цивилизации, и лишь мысли об Адриенне поддерживали его. Закрывая глаза, он возвращался в эту ароматную, обволакивающую тишиной комнату, где за невесомыми покровами широкой кровати ждала его удивительнейшая женщина, пленившая его разум и сердце. О да, увидеть ее снова, и видеть как можно чаще, утешить ее, убедить, повторять ей еще и еще, что он любит лишь ее одну! Письма Адриенны, обернутые в клеенчатую материю, были единственным сокровищем, которое он взял с собой, оправляясь в путь по холодному Балтийскому морю. Куда меньше ему хотелось увидеть отца, который едва ли его любил и для которого он был лишь пешкой на шахматной доске жизни, то и дело сотрясаемой разнообразными неурядицами, вызванными им самим и ненавистью Флеминга.

Для него все было решено. Во Франции его ждала не только Адриенна, но и полк. Отныне и впредь он будет служить юному королю Франции, и только ему. В конце концов, разве король не женат на полячке? К тому же по пути можно будет нанести визит матери, от которой давно не было новостей.

Погода стояла отвратительная — постоянные снежные бури, злые ветры и скользкие дороги. Морицу на какое-то время пришлось остановиться в Дрездене, у этого теплого очага, где все старались задержать его и убедить попытаться сблизиться с Августом II. Король пока еще находился в Варшаве, но должен был вернуться в Дрезден по случаю карнавала, его любимого праздника... Поэтому Мориц пребывал в хорошем настроении, а так как он был привязан к Констанции и любил теплую семейную атмосферу, которую она умела создать вокруг себя, примирение должно было непременно состояться.

Однако Мориц быстро начал терять терпение. Хоть такая суровая зима и не способствовала быстрой доставке почты, но отсутствие новостей из Кведлинбурга тревожило его. И, как оказалось, не без причин: едва погода улучшилась, а снег немного спал, ему пришло сразу два письма от Амалии фон Левенгаупт: в первом сообщалось, что Аврора заболела, а во втором — что ей стало хуже, и, если он хочет застать мать живой, ему стоит поторопиться. Это последнее письмо было написано четыре дня назад. Почувствовав, как тоска сжимает его сердце, Мориц вдруг осознал, как сильно любит свою мать. Однако к этому горю примешивалось и некоторое недоверие — она всегда была красива, даже несмотря на несколько седых прядей, которые, кстати, ей очень шли, так изящна, так полна жизни... Разве она могла умереть? Амалия написала, что мать очень плоха... Но это же не значило, что она... Нет, невозможно было отнести этот ужас к Авроре фон Кенигсмарк/

Уже через час после получения злосчастного письма Мориц, а вслед за ним и Бове верхом мчались к Кведлинбургу. Экипаж сильно замедлил бы их передвижение, тогда как лошади могли проехать везде. Через двое суток этого изнуряющего путешествия, прерываемого лишь остановками на почтовых станциях, чтобы сменить лошадей и проглотить что-нибудь горячее, они, наконец, спешились у главного входа древнего аббатства, настоятельницей которого была его мать. Когда доложили об их приезде, навстречу им выбежала графиня Амалия фон Левенгаупт, облаченная в траур. Плача, она бросилась в объятия своего племянника и сжала его так сильно, что он мог слышать удары ее сердца. Его собственное сердце сжалось:

— Я приехал слишком поздно, не так ли?

— Она уже два дня в склепе. Я все расскажу, но сначала тебе надо согреться и поесть. Ты весь мокрый... Да и твой слуга выглядит не лучше.