Рабыни дьявола

Однако доктор не осуществил свое намерение, и Агате не пришлось новой ложью преграждать ему дорогу. К большому удивлению Жоливаля, он провел день частью в своей каюте, частью в кубрике с внезапно заболевшими дизентерией матросами и, похоже, совсем забыл о пассажирке.

Что касается Язона, то, когда он после обеда постучал в дверь каюты, Агата ограничилась сообщением, что ее хозяйка по-прежнему чувствует себя усталой и не принимает, но она всем сердцем надеется, что скоро поправится.

На этот раз Жоливаль не услышал упреков, но экипаж ощутил на себе мрачное настроение Язона. Пабло Арройо, боцман, получил взбучку за грязь на палубе, а Крэг О’Флаерти был сильно отруган за запах алкоголя и цвет носа.

Между тем в глубине опротивевшей постели Марианна продолжала нести свой крест и поглощала одну за другой чашки горячего чая, который приносил Тоби. Чай был единственным средством, которое принимал ее желудок. Она чувствовала себя слабой, больной и неспособной к малейшему усилию. Никогда она не испытывала ничего подобного.

Уже вечерело, когда Агата, выходившая на палубу подышать свежим воздухом, вернулась с пузатой бутылкой в руках и наполнила стакан.

– Этот доктор, наверное, не такой плохой, как считает госпожа, – сказала она радостно, – я только что встретила его, и он дал мне это, сказав, что от него госпоже сразу станет лучше.

– Но он же не знает, что со мною! – усталым голосом сказала Марианна. – Как он может мне помочь?

– Он-то не знает, но уверен, что это поможет от морской болезни и боли в желудке. Неизвестно, конечно, но вдруг это хорошее лекарство, от которого госпоже будет хорошо? Она должна попробовать!

Марианна мгновение колебалась, затем с трудом приподнялась на подушках и протянула руку.

– Ладно, давай, – вздохнула она. – Возможно, ты права! К тому же я чувствую себя так плохо, что с удовольствием выпила бы и отраву самих Борджа! Все, что угодно, лишь бы это кончилось!

Агата устроила поудобней свою хозяйку, положила на ее влажный лоб смоченную в одеколоне салфетку и поднесла к губам стакан.

Марианна осторожно начала пить, почти уверенная, что микстура и пяти минут не задержится в ее желудке. Однако она выпила до последней капли содержимое стакана и удивилась, что не ощущает никакого отвращения.

Жидкость, чуть горьковатая и слегка подслащенная, была неопределенного вкуса, но не противная. В ней содержался спирт, который немного разогрел ее и оживил. Мало-помалу спазматическая тошнота, которая выворачивала ее вот уже два дня, ослабела и затем полностью исчезла, оставив только ощущение бессилия и непреодолимое желание спать.

Веки Марианны налились свинцовой тяжестью, но прежде чем их закрыть, она послала полную благодарности улыбку Агате, которая сидела у нее в ногах и с беспокойством смотрела на нее.

– Ты оказалась права, Агата! Я чувствую себя лучше и сейчас засну. Ты можешь тоже отдыхать, но сначала поблагодари доктора Лейтона. Я плохо о нем думала, и теперь мне стыдно!

– О, не из-за чего стыдиться, – сказала Агата. – Может, он и хороший доктор, но я никогда не назову его симпатичным. И потом, это же его работа – лечить больных! Тем не менее я пойду к нему. Госпожа может быть спокойна!

Агата нашла Джона Лейтона на полубаке, где он о чем-то шептался с Арройо. Боцман нравился ей не больше доктора, ибо она считала, что у него «дурной глаз». Ей пришлось подождать, пока тот уйдет, чтобы исполнить поручение. Но когда она передала доктору благодарность хозяйки, он непонятно почему начал смеяться.

– Что вы нашли такого забавного в моих словах? – возмутилась задетая девушка. – Госпожа чересчур добра, что велела поблагодарить вас! Вы просто сделали, что полагается по вашему ремеслу!

– Как вы сказали, я занимался своим ремеслом! – откликнулся Лейтон. – И должен только быть довольным удачным исходом…

Громко захохотав, он повернулся спиной к горничной и направился на полуют. Возмущенная Агата вернулась и каюту, чтобы рассказать хозяйке о том, что произошло, но Марианна уже так крепко спала, что девушка не решилась разбудить ее. Она убрала в каюте, проветрила ее, затем, с чувством удовлетворения от исполненного долга, легла спать.

День только начинался, когда под неистовыми ударами затряслись переборки каюты, внезапно разбудив Марианну и также Агату, из предосторожности оставившую свою дверь открытой. Сон юной горничной, обычно такой крепкий, на корабле стал в высшей степени чутким. Она мгновенно вскочила и, возможно, вырванная из кошмара, принялась кричать: