Констанция. Книга первая

— Да хоть горшком можешь в меня запустить, все равно ты влюбился и не можешь этого скрыть.

Филипп отвернулся, чтобы сестра не видела его лица. Он попытался убрать улыбку со своих губ, но это ему не удалось, она словно прилипла.

А сестра подошла сзади, положила руки на плечи Филиппу и крепко его обняла.

— Я очень рада за тебя, брат. И пожалуйста, не сердись на меня, я не желаю тебе зла, я действительно рада. А она красивая? — уже другим голосом зашептала Лилиан прямо в ухо Филиппу.

— У меня нет слов! — сказал Филипп.

— Ну, брат, это не объяснение. Ты хоть скажи, кто она и откуда. Я ее знаю? — и Лилиан принялась называть имена всех известных ей в округе девушек.

Филипп каждый раз отрицательно качал головой.

— Не старайся, Лилиан, у тебя все равно ничего не получится.

Тогда Лилиан принялась перечислять молодых вдов. Но Филипп все равно продолжал качать головой и просить сестру остановиться. Но Лилиан уже разошлась. И Филипп знал, пока сестра не выговорится, она не остановится.

Наконец, запас имен иссяк. И тогда Лилиан избрала другую тактику. Она обошла брата, села у его ног, оперлась руками о его колени и вопросительно заглянула ему в глаза.

— Я буду смотреть в твои глаза и отгадаю ее имя. Ты сейчас думаешь о ней, это естественно, ведь ты ни о ком другом сейчас думать не можешь.

Филипп утвердительно кивнул.

— Вы с ней еще не целовались, хотя, зная твой скрытный характер, я уверена, что ты, даже если бы вы и целовались, мне этого не сказал. Погоди, погоди, — Лилиан придержала голову брата, — в твоих глазах стоит ее портрет.

— Лилиан, не мучайся и не пытайся хитростью вытянуть из меня признание. Даже если ты два дня не будешь меня кормить, я тебе ничего не скажу.

— Филипп, а если я тебе дам большой кусок свежего пирога?

— С телятиной и луком? — словно бы торгуясь, произнес Филипп.

— Нет, сегодня пирог с индейкой.

— Если с индейкой, то не скажу. Если бы был с телятиной, может быть, я бы еще признался.

— Но хочешь, Филипп, я отгадаю, какого цвета волосы у твоей избранницы?

Филипп утвердительно кивнул головой. Лилиан прижала палец к своим губам, а потом, глядя прямо в зрачки Филиппа, словно буравя его насквозь, тихим, дрогнувшим голосом произнесла:

— У нее темно-каштановые волнистые волосы. Филипп вздрогнул и отшатнулся от сестры.

— Откуда ты знаешь? Лилиан засмеялась.

— Это совсем несложно, брат, ведь у нас в округе нет ни одной блондинки.

Пришло время засмеяться и Филиппу.

— Может быть, завтра я тебе, Лилиан, и признаюсь во всем, а сегодня отстань от меня.

— Хорошо, тогда садись к столу и будешь есть пирог. А я пока займусь рыбой.

Вдруг скрипнула дверь и послышались шаркающие шаги.

— Мама, не вставай, лежи, я подам тебе наверх, — сказала Лилиан.

— Нет, дочь, я хочу сама приготовить рыбу, которую принес Филипп.

Этель подошла к своей дочери и, обняв ее, прижала к себе.

— Не обижайся, Лилиан, но ты не сможешь приготовить эту рыбу так, как мне хочется.

— Мама, конечно-конечно!

И Этель тут же принялась готовить рыбу. Ее движения были уверенными и ловкими, а на глазах стояли слезы. Ни Филипп, ни Лилиан не тревожили мать расспросами.

За окном шумел дождь, скрипели деревья, и к стеклу то и дело прилипал какой-нибудь лист, подхваченный ветром.

— Ну и погода разыгралась! — прислушиваясь к шуму ветра, к вою в дымоходе, произнесла Лилиан.

— Такое было хорошее утро! — улыбнулся Филипп.

— Так ведь осень, — сказала Этель, аккуратно укладывая рыбу в медный котелок. — Надо удивляться тому, что с утра было солнце, а не тому, что к вечеру пошел дождь.

— Обычно в такую погоду у меня на душе неспокойно, — глядя в темное окно, сказала Лилиан и прижала руку к груди.

— Да, это всегда так, — ответила пожилая женщина своей дочери. — Когда льет дождь и воет ветер, мою душу тоже охватывает тоска. Ведь такой-же поздней осенью погиб наш отец.

— Не надо, мама, — Лилиан подбежала к матери и обняла ее.

Филипп отложил вилку и пряча лицо от женщин, стал смотреть в огонь очага. Его настроение менялось ежесекундно. То вдруг сердце заполняла радость, то вдруг оно начинало разрываться от тоски. То злость переполняла его, и кулаки сжимались так сильно, что белели суставы, то на губах появлялась улыбка, глаза начинали сверкать. То гнетущие предчувствия начинали давить ему на плечи, и Филипп

Втягивал голову. То, вдруг вспомнив звонкий голос Констанции, он расправлял свои плечи и блаженно потягивался.