Коллекция Кледермана

– Во всем виноват лишь я один! Не она! Я уверен, что она не замешана в ужасной истории, которая случилась со мной. Так в чем дело?

– Лиза больше не сможет иметь детей! Ты мне скажешь, что у вас уже есть трое, и она должна страдать меньше, чем любая другая женщина…

– Нет! Она должна ощущать это как рану… Чувствовать себя ущербной… Бедная моя Лиза!

– Мы отправимся на поиски доктора Лермитта, чтобы узнать, когда тебя можно будет забрать…

– Как можно скорее! Я не хочу показаться неблагодарным, но хватит с меня больницы!

Дамы были уже возле двери, когда Альдо неожиданно спросил:

– Кстати, вы случайно не видели кузена Гаспара во время вашего визита?

Маркиза и План-Крепэн даже не обменялись взглядами.

– Господи, нет, конечно! – ответила одна.

– Нет, не видели! – подтвердила другая. – Вы идете, План-Крепэн?

Улыбка, взмах руки, и они вышли.

– Вы лжете намного лучше меня! – оценила госпожа де Соммьер. – Вы даже не покраснели.

– Мы тоже, при всем уважении к нам. Это значит, что у нас хорошее настроение! Если бы мы рассказали об эпизоде с розами и обо всем остальном, Альдо уже садился бы в такси, чтобы ехать на вокзал!

Они были бы весьма разочарованы, если бы узнали, что их прекрасное единодушие не убедило Альдо. Он слишком хорошо знал их обеих! Но он не встал с постели, а, напротив, погрузился в глубокие раздумья, из которых его вырвал только обед, принесенный – в знак особого расположения! – госпожой Вернон.

– О, я вас побеспокоила! – извинилась она. – Вы спали…

– Нет, я размышлял.

– О чем же? Или это нескромность с моей стороны?

– Ни в коем случае! Я хотел бы знать, когда я смогу вернуться в Париж.

– Вам здесь скучно?

– Это было бы неблагодарностью с моей стороны, но мне не терпится вернуться к нормальной жизни!

– Совершенно естественно… Но вы ведь понимаете, что вы все еще нуждаетесь в отдыхе?

– Я готов подчиниться, но в Париже я буду почти как дома, в Венеции, и смогу заниматься делами, оказавшимися заброшенными в силу обстоятельств!

– Хорошо! Я вижу, что вас надо ободрить, – уступила медсестра, поправляя подушки за спиной Альдо так, чтобы ему было удобнее есть. – Я слышала, как доктор Лермитт говорил, что намерен выписать вас в эту субботу. По-моему, он даже предупредил бригаду «Скорой помощи»…

– Еще четыре дня!

– Каким вы бываете несносным! Я забыла уточнить: выписка состоится, если у вас снова не поднимется температура! Теперь вы понимаете, что вам надо делать? Сохранять олимпийское спокойствие! Иначе…

Альдо все понял. С покорным вздохом он принялся за свой суп. Боже, какими же долгими будут эти четыре дня!

На другой день Юбер де Комбо-Рокелор и Корнелиус Б. Уишбоун по приглашению Адальбера пришли позавтракать в гостиницу «Вселенная». Эти двое, которых разделяли происхождение, возраст и культура, неожиданно крепко подружились. До такой степени, что профессор предложил техасцу пожить у него, и тот отлично устроился в старом доме в Гран-Карруа. Строение было средневековым, его стены видели Жанну д’Арк, но при этом хозяин сумел сделать жилище комфортным и изысканным. За домом следил Болеслав, поляк, музыкант с непроизносимой фамилией и с шевелюрой, как у Шопена. Композитор был для него богом, он знал все его произведения. В силу отсутствия рояля он либо распевал их во всю мощь легких, либо мрачно бубнил, в зависимости от настроения. Это был политический беженец, ненавидевший Советы и сбежавший из их застенков. Профессор нашел его зимним вечером самым романтическим образом: наполовину замерзшим перед Коллеж де Франс, где профессор только что прочитал великолепную лекцию. Очень худой мужчина с огромным достоинством попросил у него милостыню на мотив «Ноктюрна № 5» и настолько поразил обычно сдержанного в эмоциях Юбера, что тот отвез его в свою парижскую квартиру на бульваре Сен-Мишель и доверил заботам консьержки госпожи Лебле, которая следила за его квартирой. Профессор поручил ей приготовить для Болеслава комнату горничной и откормить его, чтобы потом он мог забрать его с собой в Шинон. Там поляку устроила экзамен Сидони, экономка Юбера. Выяснилось, что поляк обладал настоящим талантом слуги. Это позволило Сидони посвятить себя исключительно кухне.