Мария — королева интриг

Спящую Марию после долгих поисков обнаружила в ее убежище Элен. Некоторое время она молча смотрела на свою хозяйку, чувствуя, как ярость охватывает ее. Следы на нежной коже были слишком очевидными, так же как и припухшие губы, и выражение блаженства на лице с закрытыми глазами. На мгновение Элен отчаянно захотелось пойти за Шеврезом, но она взяла себя в руки. Разоблачив хозяйку, она первая попадет под горячую руку герцога. Ее прогонят, и она не будет знать, что происходит далее с женщиной, к которой она испытывала теперь ненависть и жгучую ревность. Вместо этого она встряхнула Марию, твердя, что нужно торопиться, помогла ей надеть платье, засунув нижние юбки под кровать с намерением вернуться за ними позже, затем сбегала за накидкой, чтобы скрыть предательские следы на груди и шее, обула хозяйку и практически потащила ее на себе через сад. Мария плелась покорно, как маленькая девочка, безмятежно улыбаясь, когда Элен заговаривала с ней. Слава богу, все в доме были заняты генеральной уборкой, обязательной после столь важного праздника, и поскольку камеристка решила воспользоваться потайной лестницей, ведущей прямо в покои герцогини, на пути им никто не встретился. Когда они добрались до спальни, Мария сказала ей:

— Зачем ты разбудила меня? Я так хочу спать…

— Я приготовила вашу постель. Вы можете спать в ней весь день и даже всю следующую ночь! Так будет лучше всего, а я скажу, что вам нездоровится… В конце концов, вы ведь могли тоже выпить лишнего!

— Прекрасная идея! Спокойной ночи!

Мария уже вновь спала. Элен задернула полог, приказала подоспевшей горничной Анне не беспокоить мадам и, не в силах больше сдерживаться, решила пойти в соседнюю церковь в надежде найти там успокоение, как накануне вечером. Однако, покидая особняк Шеврезов через служебную калитку, она столкнулась с Холландом, возвращавшимся после прогулки вдоль Сены, столь резко, что упала на колено. Он поднял ее как ни в чем не бывало:

— Ну и куда же вы так бежите?

— Не думаю, что это касается вас, милорд Холланд!

Он слегка улыбнулся, блеснув белоснежными зубами. Эта улыбка показалась Элен неотразимой.

— Вы бросаете мне в лицо мое имя, точно какое-то оскорбление! Я полагал, что мы друзья?

— Я тоже так думала. Однако со времени вашего приезда вы словно не замечаете меня, как будто я в вашем присутствии становлюсь невидимкой. Это мало похоже на дружбу.

— Ну же, моя милая, будьте благоразумны! Если бы я сказал, что мы знакомы, пришлось бы давать объяснения, рассказывать, при каких обстоятельствах мы с вами встретились, а это не нужно ни вам, ни мне. Теперь все проще, особенно если вы позволите мне немного проводить вас.

— Не вижу в этом ни смысла, ни удовольствия!

— А я вижу, — очень мягко возразил он. — Я хотел бы развить ту симпатию, нет, мне не нравится это слово, как, впрочем, и слово «дружба», которым вы только что воспользовались. Скажем, то притяжение, которое вы во мне вызвали еще при первой нашей встрече.

Он хотел взять ее за руку. Она отступила, злясь на себя за то, что снова попадала под очарование этого человека, и в этом гневе она нашла некое убежище:

— Почему бы вам тогда уж сразу не сказать «любовь»? Любовь, тогда как вы опозорили дом своего хозяина, проведя ночь с его женой! И вы теперь смеете…

— Да, смею! Не путайте сердечные порывы с зовом плоти, к тому же ваша хозяйка вовсе не добродетельная недотрога. Я этому чрезвычайно рад, поскольку она поразительно красива и вызвала во мне жгучее желание! Вы — совсем другое дело.

— А ваша жена — третье дело, я полагаю? — бросила Элен, дрожа от гнева. — Вы ведь женаты, если я не ошибаюсь?

— Верно! — миролюбиво признал он. — Уже шесть лет, и у меня трое детей. Леди Изабель, моя жена, — знатная дама, столь же благородная, сколь и красивая, но она не сможет принудить меня к верности, на которую, как ей отлично известно, я не способен. И страсть, исключительно плотская, что внушает мне мадам де Шеврез, не имеет ничего общего с тем, что привлекает меня в вас, Элен!

— Я запрещаю вам называть меня Элен! Вы чудовище, я ненавижу вас! Вы даже не представляете, как я вас ненавижу!

— Ненавидьте, если вам так угодно! — со смехом возразил он. — Но я сумею заставить вас передумать…

Не в силах далее слушать все это, она поспешила укрыться в церкви Сен-Тома. В этот час службы не было, и прохладная и спокойная полутьма успокоила ее. Так же как и накануне вечером, она опустилась на колени перед алтарем Богоматери и погрузилась в молитву, которой на сей раз никто не мешал. Она исступленно молила избавить ее от преследовавшего наваждения и изгнать Генриха Холланда из ее мыслей, надеясь на то, что ей не придется прибегнуть к экзорцизму, ибо человек, ведущий столь порочные речи, мог быть лишь самим дьяволом во плоти.