Вдалеке, за много миль, оглушительно загремело, взревело — мчался дракон.
В молчании оба опоясались мечами и сели на коней. Первозданную полуночную тишину разорвало грозное шипение, дракон стремительно надвигался — ближе, ближе; над гребнем холма сверкнули свирепые огненные очи, возникло что-то темное, неясное, сползло, извиваясь, в долину и скрылось.
— Скорей!
Они пришпорили коней и поскакали к ближней лощине.
— Он пройдет здесь!
Поспешно закрыли коням глаза шорами, руками в железных перчатках подняли копья.
— Боже правый!
— Да, будем уповать на Господа.
Миг — и дракон обогнул косогор. Огненно-рыжий глаз чудища впился в них, на доспехах вспыхнули алые искры и отблески. С ужасающим надрывным воплем и скрежетом дракон рванулся вперед.
— Помилуй нас, Боже!
Копье ударило под желтый глаз без век, согнулось — и всадник вылетел из седла. Дракон сшиб его с ног, повалил, подмял. Мимоходом задел черным жарким плечом второго коня и отшвырнул вместе с седоком прочь, за добрых сто футов, и они разбились об огромный валун, а дракон с надрывным пронзительным воем и свистом промчался дальше, весь окутанный рыжим, алым, багровым пламенем, в огромных мягких перьях слепящего, едкого дыма.
— Видал? — воскликнул кто-то.— Все в точности как я тебе говорил!
— То же самое, точь-в-точь! Рыцарь в латах, вот лопни мои глаза! Мы его сшибли!
— Ты остановишься?
— Уж пробовал раз. Ничего не нашел. Неохота останавливаться на этой пустоши. Жуть берет. Что-то тут нечисто.
— Но ведь кого-то мы сбили!
— Я свистел вовсю, малый мог посторониться, а он и не двинулся!
Вихрем разорвало пелену тумана.
— В Стокли прибудем вовремя. Подбрось-ка угля, Фред.
Новый свисток стряхнул капли росы с пустого неба. Дыша огнем и яростью, ночной скорый пронесся по глубокой лощине, с разгону взял подъем и скрылся, исчез безвозвратно в холодной дали на севере, остались лишь черный дым и пар — и еще долго таяли в оцепенелом воздухе.
Лекарство от меланхолии
— Пошлите за пиявками: ей нужно сделать кровопускание,— заявил доктор Джимп.
— У нее уже и так не осталось крови! — воскликнула миссис Уилкес.— О доктор, что томит нашу Камиллу?
— С ней не все в порядке.
— Да?
— Она нездорова.— Добрый доктор нахмурился.
— Продолжайте, продолжайте!
— Не вызывает сомнения: она угасает как свеча.
— О доктор Джимп,— запротестовал мистер Уилкес.— Вы же повторяете то, что вам говорили мы, когда вы только пришли в наш дом!
— Нет, вы не правы! Давайте ей эти пилюли на рассвете, в полдень и на закате солнца. Превосходное средство!
— Проклятье, она уже нафарширована превосходными средствами!
— Ну-ну! С вас шиллинг, сэр, я спускаюсь вниз.
— Идите и пришлите сюда дьявола! — Мистер Уилкес сунул монету в руку доброго доктора.
Пока врач спускался по лестнице, с громким сопением нюхая табак и чихая, на многолюдных улицах Лондона наступило сырое утро весны 1762 года.
Мистер и миссис Уилкес повернулись к постели, где лежала их любимая Камилла, бледная и похудевшая, но все еще очень хорошенькая, с большими влажными сиреневыми глазами. По подушке золотым потоком струились волосы.
— О,— она чуть не плакала,— что со мной сталось? С начала весны прошло три недели, в зеркале я вижу лишь призрак; я сама себя пугаю. Мне страшно подумать, что я умру, не дожив до своего двадцатого дня рождения.
— Дитя мое,— сказала мать,— что у тебя болит?
— Мои руки. Мои ноги. Моя грудь. Моя голова. Сколько докторов — шесть? — поворачивали меня, словно мясо на вертеле. Не хочу больше. Дайте мне спокойно отойти в мир иной.
— Какая ужасная, какая таинственная болезнь,— пролепетала мать.— Сделай что-нибудь, мистер Уилкес!
— Что? — сердито спросил мистер Уилкес.— Она не хочет видеть врачей, аптекарей или священников — аминь! — а они Очень скоро разорят меня! Может, мне следует сбегать на улицу и привести мусорщика?
— Да,— послышался голос.
— Что?! — Все трое повернулись посмотреть на того, кто произнес эти слова.
Они совсем забыли о младшем брате Камиллы, Джейми, который стоял у дальнего окна и ковырял в зубах. Он невозмутимо смотрел вдаль, туда, где шумел Лондон и шел дождь.