Жажда возмездия

Вслед за герцогом, также на великолепных лошадях в парадной сбруе, ехали герцог Энгельберт де Нассау, бастард Антуан, граф Шимэ Филипп де Круа, герцог Жан Клевский, принц де Тарант, граф де Марль, сын коннетабля де Сен-Поля. Далее ехали Жан де Рюбампре, владелец Бриевра, и многие другие, среди которых Фьора с волнением заметила Филиппа.

Он не старался блистать так, как это сделали другие сеньоры. Под плащом, на котором был вышит его герб – серебряный орел на голубом фоне, – была повседневная одежда. Только поднятое забрало шлема с графской короной наверху позволяло видеть его гордый профиль. Удерживая крепкой рукой свою рвущуюся вперед лошадь, он ехал с рассеянным видом, не глядя по сторонам, а его лицо, обрамленное голубоватой сталью, было бледным, напоминая Фьоре о том, что накануне он был ранен. Ее взгляд еще долго провожал его силуэт, и она пропустила Кампобассо, одетого в ярко-красную раззолоченную одежду, который проезжал в компании маркиза Хохберга, графа Ротлена и Джакопо Галеотто.

Но он ее заметил, и, чтобы она обратила на него внимание, стал размахивать руками и приподниматься в седле так резко, что его лошадь бросилась в сторону и столкнулась с соседними, что привело к возникновению некоторого беспорядка. Фьора машинально повернулась в ту сторону. Как только она узнала Кампобассо, то сразу отошла от окна в глубь комнаты. Один вид этого человека, который обладал ее телом, стал ей ненавистен, и ненависть росла вместе со стыдом. Она бы все на свете отдала для того, чтобы в ее жизни никогда не было Тионвилля.

– С меня довольно, – сказала она вошедшему Баттисте, – я хочу пойти к себе.

– Вы так торопитесь? Вы знаете, что перед вашей дверью снова поставят часовых, как и перед палаткой?

– У меня нет иллюзий относительно моей судьбы, Баттиста. Герцог ненавидит меня и желает только одного: не видеть меня больше никогда вблизи себя, хотя бы для этого пришлось меня казнить или расторгнуть брак.

– Может, и так... но чего вы сами хотите? Вы не намного старше меня, а в таком возрасте рано думать о смерти.

– Я о ней не думаю, но я просто устала бороться с судьбой и принимать от нее одни удары. У меня был отец, а теперь его нет; у меня был супруг, и я его потеряла, а когда захотела отомстить – я вообще все потеряла. Теперь для меня не имеет значения, что со мной будет. Знаете, Баттиста, я чувствую себя такой усталой... Я хотела бы уснуть и никогда не просыпаться.

– Так нельзя. За вас, за вашу любовь будут драться два человека!

– Нет, они будут драться из-за своего самолюбия, а это не одно и то же.

А тем временем герцог Карл прибыл на место, сошел с седла, отдал поводья в руки каноника, как этого требовали обычаи страны, после чего прево округа Жан д'Арокур проводил его в церковь, где он должен был прослушать мессу и дать клятву, которую давали всегда лотарингские герцоги во время коронования. Сам он мог бы обойтись и без этого, но стремился не нарушить ни одного старинного обычая в надежде на будущую признательность со стороны горожан.

Стоя на коленях перед сверкающим алтарем, Карл в полной мере наслаждался мгновением своей славы, потому что впервые земли по ту и другую сторону от Лотарингии смогли объединиться. Скоро император, за сына которого он собирался выдать замуж свою дочь, возложит на его голову королевскую корону, и Бургундия наконец сможет отъединиться от древнего древа Капетингов и от всякого подчинения ему и займется поиском своей собственной судьбы. Уже скоро... но не сию минуту. Осталось еще рассчитаться со швейцарскими кантонами, сборищем грубых и неотесанных мужланов, но достаточно храбрых и умелых воинов, которые доказали это, отобрав у него графство Ферретт, пытаясь захватить Франш-Конте и проникнув на земли герцогини Иоланды Савойской, его верной союзницы. А отомстит он скоро. А потом, немного отдохнув, соберет самую большую в мире армию, чтобы сбросить с украшенного королевскими лилиями трона короля Людовика XI, и Франция наконец получит достойного ее правителя.

Именно об этом мечтал Карл Смелый в той самой церкви, где еще вчера возносились молитвы к богу с просьбой изгнать с древней лотарингской земли армию захватчиков.

В то время, как в городе шел пир и праздник, который был устроен для горожан, чтобы те забыли своих погибших и свои разоренные дома, Фьора в своей комнате, выходившей на Мерту, принимала у себя монсеньора Нанни. Она была признательна ему за покровительство и внимание, благодаря которым она получила эту комнату вместо тюремной камеры.