48  

Он родился в Англии или Ирландии — не знаю точно, где, — примерно в 1815 году и с малолетства отличался тем, что говорил гадости отцовским гостям, за что неоднократно бывал сурово наказан. Однако это не помогало, так что, если не ошибаюсь, на одиннадцатом году жизни несносного мальчишку отослали в Итон. Вскоре его отец отправился в Африку и забрал сына с собой. Там этот юнец впервые узнал о капитане Древе. Будучи всего пятнадцати лет от роду, он сумел пробиться в общество людей образованных, где был принят скорее из жалости, нежели из уважения, и тыкал своими «по-моему» и «я полагаю» в лицо Древу и прочим, пока некоторое время спустя не издал тоненькую книжку стихов [37]. Сей опус — хотя модные дамы его хвалили, а барышни цитировали в письмах — канул в забвение. Вторую и третью книжицы постигла та же участь, тем не менее автор объявил: «Я — величайший из людей, а дамы — лучшие судьи», — и затеял выпускать для них журнал. Пришло время поставить его на место, что Древ и сделал в небольшой брошюре. Издание журнала тут же прекратилось. Скромная репутация стихоплета развеялась как дым от грозного дыхания великого человека, никто больше не цитировал его виршей, однако сам писателишка продолжал тявкать и наскакивать на критика, словно щенок с отрубленным хвостом. И в довершение всех мелких пакостей он тиснул собрание клеветы и самовосхвалений в виде томика in octavo. На эту-то книжонку, вышедшую 18 июня 1830 года, я и намерен дать опровержение, ибо при всей своей убогости напечатанная там ложь не должна остаться без ответа. Мелкая рептилия куснула или попыталась укусить ни много ни мало пятнадцать человек:

Написание имен у Шарлотты и Брэнуэлла немного разнится.

Глава 2 [38]

Достопочтенный автор начинает свой труд заявлением, что конюхи и лакеи — ближайшие его знакомцы, причем утверждает это в таком тоне, будто они министры двора или полководцы. Однако всем нам известно, что лживость этих людишек вошла в поговорку. Вот уж воистину твердое основание для истины и непредвзятости! Впрочем, пора перейти собственно к обвинениям.

Лакей, снабдивший автора сведениями, в рассказе о встрече капитана Древа и лейтенанта Барсука утверждает, что якобы перелез через изгородь подъездной аллеи. Как такое возможно? Изгородь обсаженной деревьями аллеи! Разве этого не довольно, чтобы тут же отбросить книгу как лживую? Далее тот же лакей говорит, что библиотекарь был в плаще и маске, что не помешало ему (лакею) мгновенно его узнать. Помилуйте! Как можно в темноте узнать человека, на котором маска и плащ? Никак! Однако автор на той же странице еще раз повторяет эту нелепицу. И это еще не все. Далее он утверждает, что ворота на кладбище открыл Маграсс. Однако мы можем доказать, что Маграсс в описанное время был в Чурбандии [39]и присутствовал при вскрытии завещания. Через несколько страниц, при описании второго визита на кладбище, рассказчик утверждает, что сэр А.Х. Бейди, Эдвард Лори и удалец Фордыбак соскользнули с отвесной и совершенно гладкой мраморной стены высотою в сто футов! Вот уж что выходит за рамки всякого вероятия, если только автор не докажет, что они, подобно мухам, способны удерживаться на мраморе и даже на стекле. Он называет Древа отъявленным трусом. Как может быть трусом человек, который прошел восемь сражений, в коих покрыл себя кровью, ранами и славой?

Ошибка № 8. Хьюм с первого взгляда узнает закопанные на кладбище книги. Мы должны заключить, что Хьюм — великий книгочей, потому что не каждый понял бы в темноте, что это за книги, а уж тем более — откуда они взяты.

Ошибка № 9. Автор выводит маркиза Доуро в обществе гориллы, несостоятельного должника, сутяжника, недужного старого джентльмена, хлыща и недоумка. Вот так компания для доброго маркиза, королевского сына!

Ошибка № 10. Высокоученый автор утверждает, что после дыбы человек остается целым, хоть и немного растянутым. Неверно, поскольку вследствие этого истязания кости выходят из суставов, что нередко ведет к смерти.

Ошибка № 11. Он дерзко (и, как мы полагаем, дабы прибавить себе веса) изображает маркиза Доуро своим закадычными приятелем — тот якобы даже обращается к нему «милый Чарлз».

Ошибка № 12. Завершает автор сценой, которую, безусловно, считает вершиной литературного творчества, как прозаического, так и поэтического. Океан ревет, ручьи журчат, деревья в отдалении шепчут и прочая, и прочая. Воображаю, как юный сочинитель, в полном восторге от только что написанного, встает, грязной рукой снимает с полки Поупова «Гомера», чешет голову, оправляет жабо, хмыкает, заглядывает в книгу — нет ли там чего сравнимого с его творением, — убеждается, что нет, садится и начинает строчить, как на пари.

  48  
Предыдущая страница Следующая страница
×
×