Марианна в огненном венке. Книга 2

Бейль, однако, который знал свет и умел пить, сохранил достаточно ясности сознания, чтобы проводить Марианну до коляски и предложить ей располагаться в глубине кузова на сиденье. Но она отказалась сразу лечь.

— Я устала, — сказала она ему, — но слишком еще взволнованна. Я немного пройдусь под деревьями.

Отдыхайте и не беспокойтесь обо мне. Я лягу позже…

Он не настаивал, пожелал ей доброй ночи, и тогда как бедняга Боннэр, похоже, полностью освободившийся от всего возможного, поместился на переднем сиденье, он сам забрался на место кучера, закутался в плащ и мгновенно уснул. А его мертвецки пьяные слуги уже лежали кто где попало…

Марианна оказалась одна среди шумного дыхания распростершихся мужчин, которые в лунном свете походили на брошенные на поле боя трупы. Там, в ночной дали. Петровское теперь сияло всеми своими освещенными окнами.

От деревьев веяло прохладой, и Марианна взяла с сиденья попону, которую постелил там Бейль. Но, набрасывая ее на спину, она сделала неловкое движение, пробудившее боль в плече, а ушибленный лоб горел…

Ее охватил озноб, и она плотнее закуталась в тяжелую шершавую ткань, пахнущую конюшней.

Эта дорога, такая близкая, притягивала ее, как возлюбленный, а ноги у нее болели, и все тело дрожало от усталости и лихорадки, которая постепенно завладевала ею. Но она все — таки пошла к этой дороге, достигла ее и шаг за шагом, как во сне, стала продвигаться по ней.

Где-то позади остался этот горящий город, но он, в сущности, был ей безразличен. Просто он воздвиг огненный барьер между Марианной и ведущей в Париж дорогой'. Тогда как ведущая в Санкт-Петербург лежала перед ней открытая…

— Язон… — прошептала она, и слезы выступили у нее на глазах. — Язон! Подожди меня!.. Подожди!..

Последнее слово она почти выкрикнула и, словно мучительная усталость не повисла пудовыми гирями на ее ногах, побежала прямо перед собой, подхваченная неведомой силой, против которой она оказалась беззащитной. Необходимо, обязательно необходимо идти до конца этой манящей к себе дороги, до конца ночи… к синему морю, ласковому солнцу и свежему ветру, напоенному солью и йодом.

Что-то задело ее и заставило упасть на колени… что-то сразу же вцепившееся в нее… что-то рыдавшее и звавшее:

— Мама!.. Мама!.. Где же ты, мама!..

Отстранив от себя это «что-то», молодая женщина увидела маленького смуглокожего мальчика со спадавшими на лоб темными кудряшками, с круглым приветливым личиком. Он смотрел на Марианну большими, полными отчаяния и слез глазами и старался прижаться к ней.

В голове у нее словно вспыхнула молния, а сердце сжала щемящая тоска. И разум ее, отметая все сегодняшние ужасы, устремился навстречу скрытой потребности, идущему из глубины призыву. Она взяла ребенка на руки и прижала к себе.

— Мой маленький! Мой бедный малыш! Не бойся!

Я здесь… Мы оба пойдем домой. Больше не нужно идти в Петербург…

И с обхватившим ее за шею неизвестным ребенком, сгорая от лихорадки, Марианна неверными шагами направилась к коляске, чтобы там ожидать наступления дня.

— Мы придем, — повторяла она. — Мы скоро придем домой…

ГЛАВА III. «НАДО ВСТРЯХНУТЬ ЖИЗНЬ»

На другой день, в то время как Москва продолжала гореть, а Наполеон за красными стенами Петровского с трудом сдерживал нетерпение, созерцая пожар, Марианна на берегу пруда стала жертвой отчаянной лихорадки и впала в беспамятство, к величайшему смятению ее товарищей по несчастью.

Принесенный ею ребенок мирно спал у нее на груди, и это неожиданное прибавление только усилило растерянность обоих членов Государственного Совета. Им самим, кстати, было совсем не так уж хорошо. Дизентерия Боннэра после вызванного опьянением тяжелого сна снова заявила о себе. Что касается Бейля, еще более простудившегося, так сейчас он страдал от приступа печени.

— Все это из-за той мерзости: белого вина, — поставил он диагноз, прежде чем попытаться улучшить их плачевное положение, — и надо признаться, что мы выпили его достойное сожаления количество.

На самом деле под маской полнейшего безразличия скрывался человек деятельный, способный принимать решения, когда обстоятельства требовали этого.

Он доказал это немедленно по пробуждении, с помощью пинков и нескольких кувшинов воды из пруда заставив слуг подняться и заняться делом. А в это время Боннэр угощал фигами малыша, едва проснувшись, начавшего плакать. Одна Марианна, которую Бейль, увидев ее состояние, поспешил укутать в попону, тихо стонала, не имея возможности принять участие в разговоре.