38  

Он простудился, и притом еще постоянно переполненный желудок причинял ему все большие страдания. 4 июня 1798 года – Казанове к тому времени исполнилось семьдесят три – он не смог подняться с постели и позвал священника.

Исповедь оказалась длинной. Чем дольше Казанова рылся в своей памяти, тем больше извлекал из нее признаний, и, слушая его, несчастный пастырь покрывался испариной. В конце концов умирающий изрек свое заключение:

– Великий Боже и вы, свидетель моей смерти, знайте, что я прожил свою жизнь философом и что я умираю христианином.

Его похоронили на кладбище в Дуксе, рядом с церковью.

«Над его могилой, – пишет историк Люка-Дюбретон, – был поставлен железный крест. Крест расшатался, упал, скрылся в сорняках, и безлунными ночами за него цепляются юбки идущих мимо девушек…»

Обретет ли когда-нибудь покой неутоленная душа соблазнителя?

Картуш

1. Как становятся разбойниками

С тех пор как чудесным образом вернулся домой его сын, папашу Картуша раздирали противоречивые чувства, он то и дело переходил от радости к глухой тревоге. До чего же мальчик изменился за пять лет!

В 1704 году он был всего-навсего одиннадцатилетним мальчишкой, обычным пареньком, ничем не отличавшимся от прочих: бегал босиком по переулочкам квартала Куртиль, таскал фрукты с прилавков, гонял кубарь в дорожной пыли. А потом наступил тот самый вечер, когда Луи-Доминик так и не вернулся домой…

Его звали, его искали повсюду. Отец и мать обошли всех его уличных приятелей, всех сорванцов, с какими он дружил. Напрасно старались! Никто его не видел. И только один из двоих его младших братишек сказал, что заметил, как Луи-Доминик бежал вслед за кем-то по улице Ла-Фонтен-де-л'Эшоде, где жила вся семья.

– А ты не разглядел, кто это был? – спросил отец.

Но малыш покачал головой и боязливо покосился на дверь, словно опасался, что на пороге внезапно окажется тот, кто его напугал.

– По-моему, это была девушка, цыганка! У нее была красно-желтая юбка, ожерелье из монеток и черные ноги.

Родители обратились в полицию, но и это оказалось бесполезным. Луи-Доминика так и не нашли. Скорее всего мальчика действительно украли цыгане, стоявшие табором у ворот Парижа. Мать плакала, отец старался не показывать своего огорчения, а младшие братья понемногу начали забывать старшего. Так продолжалось до того зимнего дня в начале 1709 года, когда дядя Тантон, который жил в Руане, совершенно случайно обнаружил племянника трясущимся в лихорадке на больничной койке.

Он немедленно забрал Луи-Доминика к себе домой, принялся заботливо ухаживать за ним, а когда тот выздоровел, торжественно привез его на улицу Ла-Фонтен-де-л'Эшоде, и можно себе представить, как их там встретили.

Тем не менее, когда радость от встречи немного утихла, папаша Картуш в присутствии своего первенца начал испытывать какую-то неловкость. Он перестал его узнавать. Конечно, мальчик вырос, из шумного непоседливого подростка он превратился во взрослого парня, но при этом он еще и сделался каким-то молчаливым, отчужденным… Цыгане развили его прирожденные ловкость и проворство до невероятной степени, и это даже внушало беспокойство: ни к чему такие способности ученику бочара. Потому что папаша Картуш, само собой разумеется, считал вполне естественным, чтобы сын работал вместе с ним. Луи-Доминик не стал спорить. Он взял в руки молоток, обвязался кожаным фартуком и принялся за работу. Но он никогда не пел, а в глазах отца бочар, который не поет за работой, не мог считаться настоящим бочаром. Раз не поет, значит, у него душа к делу не лежит.

Луи-Доминик действительно мало разговаривал, но смотрел вокруг во все глаза. И чаще всего он смотрел на красивую девушку, которая по утрам и по вечерам проходила мимо его мастерской. Он знал о ней совсем немного: она жила на той же улице, чуть повыше, звали ее Туанон, и была она белошвейкой. Говорили, что она работает на мадемуазель Амарант, знаменитую мастерицу, которая обшивает весь высший свет, и, если поглядеть на ее хорошенькие нижние юбки, на кружева, украшавшие вырез ее платья – пожалуй, для честной девушки слишком уж глубокий, – в этом невозможно было усомниться. Во всяком случае, Луи-Доминик нимало не сомневался. Но пока он довольствовался тем, что любовался ею, хотя… не только любовался издали, чуть более того…

Парень завел привычку каждый вечер, закончив работу, отправляться бродить вокруг дома, где жила Туанон, дожидаясь ее возвращения, и всякий раз он давал себе клятву подойти наконец к девушке, которая так сильно ему понравилась. Но никак не мог решиться на это. Кончилось тем, что красотка сама завязала разговор. Не могла же она, в самом деле, не заметить этого парня, пусть и бедно одетого, зато крепкого и привлекательного, да вдобавок еще провожавшего ее пылкими взглядами каждый раз, как она проходила мимо него.

  38  
×
×