Марианна и неизвестный из Тосканы

— Да хранит вас Господь! Я буду молиться за вас.

Приложив длинный палец к губам, как требование соблюдать тишину, и ступая на носках своих громадных туфель с видом заговорщика, который при других обстоятельствах Марианна нашла бы комичным, мнимый синьор Зеччини вышел так же бесшумно, как и вошел.

Марианна живо подошла к туалетному столику, сняла шляпу и убедилась, что прическа не сильно пострадала, затем, открыв принесенный Орланди ковровый мешок, достала из него большую темно-красную кашемировую шаль, в которую закуталась с головой, как это делали местные женщины. После чего она приоткрыла дверь, ведущую в комнату Агаты. Как она и предполагала, девушка спала.

Растянувшись в одежде на кушетке, она даже не услышала, когда скрипнула дверь. Марианна улыбнулась. Она могла спокойно идти на свидание. Агата не скоро проснется. Спускаясь по лестнице, она встретила Орланди, который шел с уставленным тарелками, стаканами и приборами подносом.

— Пожалуйста, подайте ужин немного позже, — сказала Марианна. — Я хотела бы… сходить в церковь немного помолиться, если это можно…

В служебной улыбке Орланди появился более теплый оттенок.

— Ну конечно же, это можно! Сейчас как раз идет вечерняя служба! Идите, синьорина, идите, я подам ужин, когда вы вернетесь.

— А эти солдаты… пропустят меня?

— Чтобы пойти в церковь? — возмутился почтенный хозяин гостиницы. — Хотел бы я видеть!..

Мы здесь все добрые христиане! Если бы попытались закрыть церкви, в городе вспыхнула бы революция. Вы не желаете, чтобы я проводил вас?

—  — Только до дверей вашего дома. Дальше я пойду сама, благодарю вас.

В сопровождении принявшего грозный вид Орланди Марианна пересекла зал, не привлекая внимания никого из солдат. Впрочем, теперь они выглядели гораздо менее агрессивными. Сержант с капралом играли в карты, а остальные разговаривали, попивая вино. Некоторые достали длинные трубки и задумчиво пускали к потолку клубы дыма.

Выйдя из дома, Марианна поплотнее закуталась в шаль и пустилась бегом через площадь. Ночь уже полностью вступила в свои права, но рассеянные кое-где фонари позволяли разглядеть светлую старую базилику. Поднялся легкий ветер, донесший аромат полей, и Марианна приостановилась посреди площади, чтобы насладиться его свежестью. Вымытое недавним дождем небо распростерло над ее головой свое сине-черное покрывало с мириадами нежно сверкающих звезд. Где-то в ночи пел под аккомпанемент гитары мужчина, но его голос заглушали исходившие из открытых дверей храма звуки торжественного гимна. Песня, которую пел мужчина, была песней любви, гимн же прославлял Бога и горькие радости отречения и смирения. Первое призывало к счастью, второе — к строгому повиновению, и Марианна в последний раз заколебалась. Совсем недолго, ибо выбора между любовью и долгом у нее уже не было. Ее возлюбленный не нуждался в ней, не пытался найти ее. Он катил среди празднующего народа по дорогам Нидерландов, улыбаясь своей юной жене, не думая о той, кого оставил, которая теперь, чтобы скрыть свой позор и страдания, направлялась к неизвестному, чтобы он обеспечил ее ребенку право жить с высоко поднятой головой.

Она решительно повернулась спиной к любовной песне и посмотрела на церковь. Какой внушительной она казалась в темноте с ее приземистыми очертаниями и устремленной к небу, словно призыв о помощи, высокой башней. Ее собственный призыв Бог не пожелал услышать, раз единственный человек, в помощи которого она нуждалась, не пришел и не придет. Он тоже был далеко от нее, может быть, уже забыл о ней. Волнение перехватило горло Марианны, но тут же сменилось приступом гнева.

— Ты форменная дурочка! — пробурчала она сквозь зубы. — Когда уже ты перестанешь оплакивать свою судьбу? Ты сама хотела того, что произошло! И ты всегда знала, что за счастье надо платить, даже если оно оказалось таким быстротечным! Так что теперь уж плати без всяких упреков. Тот, кто ждет тебя здесь, любит тебя с давних пор. Он желает тебе только счастья… или по меньшей мере душевного спокойствия. Постарайся довериться ему, как ты это делала когда-то.

Марианна смело направилась к паперти, перешагнула несколько ступенек и толкнула крайнюю слева дверь. Но чувство беспокойства у нее не рассеялось. Несмотря ни на что, она не могла избавиться от причинявшего ей боль чувства недоверия к крестному, за которое она упрекала себя.

Как бы она хотела вновь обрести безоговорочное доверие юных лет! Однако эта невероятная свадьба! Эта требуемая им полная покорность!