Марианна и неизвестный из Тосканы

— Это вполне естественно после такого дня.

Спустя несколько мгновений Марианна лежала в постели, а донна Лавиния подала ей теплую настойку, приятный аромат которой уже подействовал на нее благотворно. Она с признательностью выпила ее, желая наконец избавиться от своих навязчивых мыслей, ибо без посторонней помощи она не смогла бы, несмотря на усталость, уснуть, помня об этом увиденном или привидевшемся лице. Возможно, догадываясь о ее страхах, донна Лавиния подошла к одному из кресел.

— Я подожду здесь, пока госпожа княгиня не уснет, чтобы быть уверенной, что ее сон спокоен, — пообещала она.

Чувствуя себя значительно лучше, Марианна закрыла глаза и предоставила настойке делать свое дело. Вскоре она уже крепко спала.

Донна Лавиния неподвижно сидела в кресле. Она вынула четки из слоновой кости и, тихо перебирая их, молилась. Внезапно в ночи послышался стук лошадиных копыт, сначала легкий, затем все более и более громкий. Экономка бесшумно встала, подошла к окну и слегка отодвинула одну из занавесей. Вдали, в туманном мраке появилась белая фигура, пересекла лужайку и так же стремительно исчезла: несущаяся галопом лошадь с темным всадником.

Тогда с глубоким вздохом донна Лавиния отпустила занавес и вернулась на свое место у изголовья Марианны.

Ей не хотелось спать. Этой ночью, более чем когда-либо, она чувствовала, что ей надо одновременно молиться за ту, что спала здесь, и за того, кого она любила, как собственного ребенка, чтобы за невозможностью счастья небо хотя бы даровало им сладкое забвение покоя.

Глава III. БЕЗУМНАЯ НОЧЬ

Сияющее солнце, заливавшее комнату, и долгий спокойный отдых вернули Марианне всю ее жизнерадостность.

Ночная гроза все освежила в парке, а сорванные неистовым ветром ветки и листья были уже убраны садовниками виллы. Листва деревьев соперничала яркостью зелени с травой, и через распахнутое окно вливался свежий воздух, напоенный ароматом сена, жимолости, кипарисов и розмарина.

Как и засыпая, она увидела возле кровати улыбающуюся донну Лавинию, устанавливающую в большой вазе громадную охапку роз.

— Монсеньор выразил желание, чтобы первый взгляд госпожи княгини упал на самые прекрасные из цветов. И, — добавила она, — также на это.

» Этим» оказался сундук солидных размеров, стоявший открытым на ковре. Он был заполнен шкатулками из сандалового дерева и футлярами из черной кожи с гербами Сант'Анна, со следами времени, обычными для старинных вещей.

— Что это такое? — спросила Марианна.

— Драгоценности княгинь Сант'Анна, госпожа… Эти принадлежали донне Адриане, матери нашего князя… Эти… другим княгиням! Некоторые очень древние.

Действительно, чего тут только не было, начиная с очень красивых античных камней и кончая странными восточными драгоценностями, но большую часть составляли великолепные тяжелые украшения времен Возрождения, в которых громадные, не правильной формы жемчужины служили телами сирен или кентавров среди скопления камней всех цветов. Были тут тоже и более свежие украшения, вроде бриллиантовых ожерелий, чтобы окаймлять декольте, сверкающие серьги, браслеты и колье из драгоценных камней. Некоторые камни были еще не оправлены. Когда Марианна все просмотрела, донна Лавиния протянула ей небольшую серебряную шкатулку, в которой на черном бархате покоились двенадцать необыкновенных изумрудов. Громадные, но примитивно ограненные, глубокой и вместе с тем прозрачной окраски, с ярким блеском, они, безусловно, были самыми прекрасными из всех, какие когда-либо видела Марианна. Даже подаренные Наполеоном не шли ни в какое сравнение с этими. И вдруг из уст экономки раздались слова императора:

— Монсеньор сказал, что они такого же цвета, как и глаза госпожи. Его дед, князь Себастьяно, привез их из Перу для своей жены. Но она не любила эти камни.

— Почему? — спросила Марианна, чисто по-женски любуясь игрой света в гранях изумрудов.

— Древние считали, что они являются символом покоя и любви. Донна Люсинда обожала любовь, но… ненавидела покой.

Так Марианна в первый раз услышала имя женщины, которая была до того влюблена в собственное изображение, что заставила закрыть зеркалами стены своей комнаты. Но у нее не оказалось времени продолжить расспросы. Сделав реверанс, донна Лавиния сообщила, что ванна готова, что кардинал ждет ее к завтраку, и оставила ее в руках Агаты, прежде чем новая княгиня успела попросить ее остаться и ответить на некоторые вопросы. На лице старой женщины промелькнуло недовольное выражение, и взгляд ее омрачился, словно она упрекала себя за то, что произнесла это имя, и она поспешила удалиться. Она явно хотела избежать неминуемых расспросов.