Конец странствий

Теперь Марианна смогла увидеть, что она лежит на большом диване в просторной комнате, из-за закрытых ставней тонувшей в полумраке, не позволявшем рассмотреть детали. Однако свеча, которую держала принцесса, бросала отблески на странное нагромождение непонятных предметов и старой мебели.

Выпив коньяк, она почувствовала себя лучше и попыталась улыбнуться женщинам, которые с некоторым беспокойством смотрели на нее.

– Спасибо, – сказала она, – я думаю, что должна молиться за вас до конца дней моих. Но как вы нашли меня?

Римская дама, выпрямившись, продемонстрировала свою величественную, но не тяжеловесную фигуру и направилась к одному из окон, драматическим жестом накинув пеплум на плечо.

– Из этого окна мы все видели, немного издалека, конечно, ибо вы были с другой стороны площади.

– Вы все видели?..

– Все: казаков, великолепную дуэль, в которой, правда, мало что поняли, а в том, что последовало, еще меньше. Это было впечатляюще, но совершенно непонятно. И мы не собирались вмешиваться, если бы не драматический финал, если бы не женщина, ударившая вас кинжалом. Тогда мы раскрыли ставни и так закричали, что негодница убежала, а мы спустились к вам. Вот... вы и знаете все.

– Не совсем. Вы можете сказать, у кого я нахожусь?

Дама в фижмах рассмеялась.

– Вот с этого вам и следовало начинать. Где я? Что со мной? Кто вы? Такие вопросы должна задавать героиня драмы, когда она приходит в себя после обморока. У вас, правда, есть смягчающие обстоятельства, да и наши нелепые наряды должны были показаться вам странными. Итак, объясняю сразу: вы здесь, в службах дворца Долгорукого, большую часть времени нежилых, где нас охотно принимает консьерж, наш друг. Я могла бы продолжить мистификацию, уверив вас, что я Мария Стюарт, а эта благородная дама – Дидона, но я предпочитаю истину: мое имя Бюрсэ, я директриса Французского театра в Москве. Что касается вашего невольного лекаря, я думаю, что вы почувствуете гордость, когда узнаете, что за вами ухаживала знаменитая певица Ванина ди Лоренцо из миланской Ла Скала!

– И Итальянской оперы в Париже! Большая поклонница и... личный друг нашего великого императора Наполеона, – дополнила Дидона с видом превосходства.

Несмотря на боль в плече и горе, вернувшееся вместе с сознанием, Марианна не могла удержаться от улыбки.

– Вы тоже? – сказала она. – Я слышала много восхвалений вашему голосу и таланту, синьора. Что касается меня, то я княгиня Сант’Анна и...

Она не закончила. Ванина ди Лоренцо стремительно вернулась к ней и, выхватив свечу из рук подруги, поднесла к лицу спасенной.

– Сант’Анна? – воскликнула она. – Мне уже казалось, что я где-то вас видела. Вы можете быть княгиней, но в самом деле вы певица Мария-Стэлла, императорский соловей, женщина, которая предпочла титулованного мужа выдающейся карьере. Я знаю это, я была в театре Фейдо в вечер премьеры. Какой голос! Какой талант... и какое преступление – бросить все это!

Результат этого выяснения был магический, ибо, несмотря на откровенное осуждение Ванины, лед между тремя женщинами растаял благодаря удивительному свойству всех артистов сходиться и узнавать друг друга при любых обстоятельствах, даже самых странных. Для мадам Бюрсэ, как и для синьоры ди Лоренцо, Марианна не была больше ни знатной дамой, ни светской женщиной: просто одна из своих, не больше... но и не меньше.

Угощаясь копченым салом и сушеными абрикосами (питание укрывавшихся во дворце Долгорукого состояло из того, что оказалось в подвалах), примадонна и трагическая актриса знакомили новую подругу с событиями, которые привели их в этот опустевший дворец.

Накануне, в то время как мадам Бюрсэ и ее труппа в костюмах репетировали «Марию Стюарт» Шиллера в Большом театре, а Ванина надела наряд, в котором через несколько дней должна петь Дидону, форменное восстание захлестнуло театр. Прибытие первых раненых из-под Бородина и катастрофические новости, которые они принесли, вывели москвичей из себя. Пламя дикой ненависти к французам заполыхало, как лесной пожар. Бросились на приступ всего, что принадлежало этой проклятой нации: лавки торговцев взламывали и грабили, большинство квартир постигла та же участь, причем при этом пострадали и враждебные Наполеону эмигранты.

– Мы пользовались такой известностью, – вздохнула мадам Бюрсэ, – нас так любили до этого злосчастного дня.

– Злосчастного? – вскричала Марианна. – Хотя Император одержал победу и скоро войдет в Москву?