Пора свиданий

На этот раз она взобралась на круп лошади командира. Несмотря на гневные возражения Готье, Ян Мак-Ларен решил сам позаботиться о ней.

— Твоя лошадь и без того устала под такой тяжестью, — заявил он сухо, — ее больше нельзя перегружать.

— Госпожа не удержится сзади вас, — возмущался нормандец. — Разве вам не видно, что она засыпает от усталости?

— Во-первых, я ее привяжу, во-вторых, здесь распоряжаюсь я.

Готье пришлось подчиниться, но Катрин перехватила его сердитый взгляд, адресованный молодому шотландцу, не обращавшему на него никакого внимания.

Мак-Ларен, вероятно, принадлежал к тем людям, которые, однажды выбрав дорогу, не дрогнут и не повернут назад ни при каких обстоятельствах. Привязав ее покрепче ремнем, он тронулся в путь во главе отряда. Шотландцы и четверо беглецов углубились в самое сердце гор.

Прислонившись к спине Мак-Ларена, Катрин дремала, убаюкиваемая мерным покачиванием лошади. Их окружала тишина пустынной горной цепи с ее потухшими вулканами и лесными массивами, прорезанными глубокими скалистыми каньонами. Редкие селения, одинокие хижины пастухов, попадавшиеся на пути, наглухо скрывали от посторонних глаз жизнь их обитателей. Лишь тонкие серые струйки дыма, образовывавшие на снежном фоне причудливые арабески, выдавали присутствие людей. В маленьких хижинах из черного вулканического камня ютились крестьяне и их маленькие рыжие коровки с вьющейся шерстью, которые с приходом весны разбредутся яркими пятнами по густому зеленому ковру горных лугов…

Катрин думала о красоте этого сурового края, покрытого снегами. Она погрузилась в блаженное состояние, несмотря на глухую боль в плече и жар во всем теле. Человек, к которому была привязана молодая женщина, передавал ей свое тепло. Его мощный торс стал преградой всепроникающему ветру. Катрин прислонилась к нему головой и закрыла глаза. Ей казалось, что между ней и этим незнакомым человеком образовалась связь, более прочная, чем скреплявший их ремень. Между тем никогда ранее она не обращала внимания на Мак-Ларена.

Заключенная в скорлупу своего горя, отгороженная от всех траурной вуалью, она не видела людей, охранявших Карлат, и в первую очередь этих иностранцев, пришедших издалека. Все они были для нее на одно лицо, перед ней возникал только невидимый воочию лик… Странно, но лишь в этом необычном для нее наряде она вновь почувствовала себя женщиной. И, несмотря на свою неизлечимую, безнадежную любовь, не могла запретить себе любоваться свое образной красотой Мак-Ларена. Высокая худая фигуре этого человека поражала гибкостью, трепетной, словно клинок шпаги. Ястребиный профиль узкого гордого лица, твердый рот, волевой подбородок свидетельствовали о непреклонности и силе духа. Холодные, глубоко посаженные голубые глаза, опушенные густыми светлыми ресницами смотрели насмешливо. У него были довольно длинные светлые волосы, укороченные на лбу, с губ не сходила странная надменная улыбка.

Обняв Катрин за талию, чтобы посадить на свою лошадь он заглянул ей в глаза. Этот взгляд пронзил ее, как кинжал Улыбнувшись, он ничего не сказал. Перед лицом этого незнакомого человека она почувствовала себя совершенно безоружной. Этот взгляд как будто говорил, что лишена своей траурной вуали мадам Монсальви была такой же женщиной, как и все остальные, вполне доступной, в кони концов. Катрин никак не удавалось разобраться в том, npиятное или неприятное впечатление производил на нее Maк Ларен.

Вечером они остановились в сарае у одного запуганного крестьянина, который не посмел отказать им в черном хлебе и козьем сыре. Сара устроила ее подальше от мужчин, поскольку хотелось лечь ближе к огню, разведенному между трех камней, это расстояние не было столь уж значительным. Катрин продрогла, умирала от усталости, а ее рана, растревоженная ездой, неприятно ныла. Кровь стучала в плече и в висках, она хотела заснуть, когда к ней подошел Мак-Ларен.

— Вы нездоровы, — сказал он, посмотрев на нее своими светлыми, пронизывающими насквозь глазами. — Нужно лечить рану иначе. Покажите ее мне!

— Я сделала все, что нужно, — возразила Сара. — Больше не надо ничего делать, только ждать, пока рана не заживет.

— Сразу видно, что вы никогда не лечили ран, нанесенных медвежьими когтями, — парировал шотландец, слегка улыбнувшись. — Я сказал-покажите, что у вас там!

— Оставьте ее в покое! — раздался сзади сердитый голос Готье. — Без моего согласия вы не притронетесь к госпоже Катрин.