Зеленые тени, Белый Кит

— Ты когда-нибудь задумывался, малыш, насколько Чудовище похоже на меня? Герой бороздит моря, распахивает женщин налево и направо, мчится без передышки вокруг света? Может, именно поэтому я взялся за это дело. Ты когда-нибудь спрашивал себя, сколько у меня было женщин? Сотни! Я…

Он умолк, погрузившись в строки моего текста. Его щеки зарделись, и он сказал:

— Блестяще!

Я ждал в неопределенности.

— Нет, не это! — Он отшвырнул рукопись и схватил номер лондонской «Таймс» с каминной полки. — Вот это! Замечательный обзор твоего нового сборника рассказов!

— Что? — вскочил я.

— Спокойно, малыш. Я прочту тебе отличную рецензию! Ты будешь в восторге. Потрясающе!

Сердце мое дало течь и пошло ко дну. Я чуял, что готовится еще один подвох или, что хуже, правда, замаскированная под розыгрыш.

— Слушай!

Джон взял «Таймс» и стал читать, словно Ахав священную книгу.

— «Эти рассказы, вполне возможно, станут огромным достижением американской литературы»… — Джон прервался и бросил на меня невинный взгляд. — Как тебе это нравится, малыш?

— Продолжай, Джон, — сказал я замогильным голосом. И залпом осушил свой шерри. Обреченный, я почуял, как крушится моя воля.

— «Но здесь, в Лондоне, — пропел Джон, — мы гораздо требовательнее к нашим рассказчикам сказок. Силясь перенять идеи Киплинга, стиль Моэма и остроумие Ивлина Во, он захлебывается где-то посредине Атлантики. Это никчемная писанина, в основном — жалкое подобие великолепных писателей. Шли бы вы домой, молодой человек!»

Я вскочил и побежал, но Джон исподтишка бросил «Таймс» в огонь, в котором газета затрепыхалась как умирающая птица и быстро сгинула в пламени и реве искр.

Выведенный из равновесия, глядя вниз, я готов был в отчаянии выхватить проклятую газету из камина, но в конце концов испытал облегчение, когда она испепелилась.

Довольный, Джон изучал мое лицо. Оно полыхало, зубы скрежетали. Рука стукнула о каминную полку холодным каменным кулаком.

Слезы брызнули из глаз, потому что мои страждущие губы были не в состоянии разразиться словами.

— Что с тобой, малыш? — Джон уставился на меня с неподдельным любопытством, как обезьяна, придвигающаяся к больной товарке по клетке. — Тебе плохо?

— Джон, ради всего святого! — взорвался я. — Зачем ты это сделал!

Я топнул по огню, развалив поленья и вызвав бурю искр в трубе.

— Послушай, малыш, я не думал…

— Плевать мне, что ты думал! — бушевал я, оборачиваясь, чтобы взглянуть на него заплаканными глазами. — Лучше скажи, что с тобой?

— Да ничего, малыш. Это был хороший обзор, замечательный! Я только прибавил пару строк от себя, чтобы тебя поддразнить!

— Этого я уже не узнаю! — закричал я. — Посмотри!

Я нанес окончательный разметающий удар по пеплу.

— Можешь купить себе этот номер завтра утром в Дублине, малыш. Увидишь, они тебя обожают. Просто я не хотел, чтобы ты зазнавался. Розыгрыш окончен. Разве мало, сынок, что ты только что написал самые лучшие сцены, когда-либо написанные тобой за всю жизнь, для твоего действительно замечательного сценария? — Джон положил руку мне на плечо.

В этом весь Джон: сначала врежет под ребра, потом выльет на тебя ушат дикого душистого меду.

— Знаешь, в чем твоя проблема, сынок? — Он вложил в мои трясущиеся пальцы еще один стакан шерри. — А?

— В чем? — разинул я рот, как плаксивый ребенок, готовый опять смеяться. — В чем?

— Дело в том, малыш… — Лицо Джона засияло. Как гипнотизер Свенгали, он впился своими глазами в мои. — Ты не любишь меня вот нистолечко, ни полстолечко!

— Брось, Джон…

— Нет, малыш, я вполне серьезно. Боже, сынок, да я готов ради тебя на убийство. Ты величайший из ныне живущих писателей, и я люблю тебя сердцем и душой. Поэтому я подумал: ничего страшного, если я буду немного подтрунивать над тобой. Теперь я понимаю, что ошибался…

— Нет, Джон, — запротестовал я, возненавидев себя, потому что теперь Джон заставлял извиняться меня. — Ничего страшного.

— Мне жаль, малыш, очень жаль…

— Заткнись! — хохотнул я. — Я все еще люблю тебя. Я…

— Вот это другое дело! Теперь… — Джон оглянулся по сторонам, и перетасовал страницы сценария, словно шулер. — Давай посвятим часок сокращению твоего блестящего, восхитительного сценария и…

В третий раз за ночь тональность и оттенок его настроения изменились.

— Тс-с! — цыкнул он. Глаза скосились, его колыхнуло посреди комнаты, как мертвеца под водой. — Ты слышишь, малыш?