Опять стон, опять рыдания.
— Закрой дверь.
Я дотянулся, чтобы спихнуть его пальцы с дверной ручки, но он держал ее цепко, задрав голову, посмотрел на меня и вздохнул.
— Ты действительно отличный парень. Почти как я. Беру тебя в свой следующий фильм. Ты станешь звездой.
Затем он повернулся, ступил в ночной холод и тихо прикрыл за собой дверь.
Я ждал, пока не услышал его шаги по гравию, потом запер дверь и поспешил в дом, выключая свет. Проходя мимо библиотеки, я услышал, как ветер скорбно завывает в трубе и разбрасывает черный пепел лондонской «Таймс» по камину.
Я долго стоял, уставившись на пепел, затем встряхнулся, побежал наверх, перепрыгивая через две ступеньки, распахнул дверь в мою башенную комнату, захлопнул, разделся и зарылся в одеяла. Тут ударили часы, где-то далеко, в глухой ночи.
Моя комната была так высоко затеряна в доме и в небе, что не важно, кто или что стучалось, или билось, или колотилось в дверь там, внизу, с шепотом, затем с мольбой и воем:
Кто услышит?
Я приехал в «Кортаун-хаус» с опозданием.
Когда Джон открыл дверь, я протянул ему короткий рассказ, но не стал заходить.
— Что случилось, малыш? — спросил Джон.
— Прочитай это.
— Похоже на рассказ. Где сценарий?
— Потом. Сначала рассказ. И кстати, не разбрасывай его, страницу за страницей, по полу, когда будешь ходить по дому, читая.
Джон склонил голову набок:
— С какой стати я буду это делать, сынок?
— Боже, просто не делай и все.
Он ушел, оставив меня захлопывать дверь. В коридоре я увидел, как он переворачивает страницы, кивая. В библиотеке я услышал его бормотание:
— Да, похоже, пора кончать с розыгрышами в обеденное время. Довольно розыгрышей.
Глава 28
— Боже милосердный, это еще что такое? — вырвалось у меня.
— Что — «это»?
— Протри глаза! Ты только глянь! — сказал я.
И лифтер Гэррити высунулся посмотреть, на кого это я таращусь.
А из дублинской утренней мглы в парадную дверь отеля «Роял Гиберниан» влетел высокий, гибкий, как ивовый прутик, мужчина лет сорока и устремился к регистрационной стойке, а следом за ним пятеро таких же ивовых прутиков — низкорослых юношей лет двадцати, фонтан птичьих трелей — размахивают руками, щурят глаза, моргают, бегают, губы поджаты, лоб то нахмурится, то просветлеет, то покраснеет, то побледнеет, или все враз? А голоса — то безупречное пикколо, то флейта, то певучий гобой — и никакой фальши. Шесть монологов брызжут, сливаясь в единый хор, вызывая друг у друга жалость к самим себе, попискивают и чирикают о тяготах путешествия, о превратностях погоды. Этот кордебалет парил в облаке одеколонного аромата, скользил и выразительно струился мимо меня и ошеломленного лифтера. Они все элегантно столкнулись у стойки, из-за которой на них уставился ошалелый от их музыки администратор. Его глаза округлились, словно две буквы «О».
— Что, — прошептал Гэррити, — это было?
— Законный вопрос, — ответил я.
В этот самый момент загорелись огни лифта и зазвенел зуммер. Гэррити невольно оторвал взгляд от пестрой компании и вознесся в поднебесье.
Я же достал свой блокнот и ручку, почуяв нарождение новой книги Откровений.
— Будьте любезны, — сказал высокий стройный человек с тронутыми сединой висками. — Мы хотели бы комнату.
Администратор вспомнил, где он находится, и услышал собственный голос:
— У вас забронирован номер, сэр?
— О, разумеется нет! — сказал старший. Остальные захихикали. — Нам вдруг приспичило прилететь сюда из Таормины, — продолжал высокий человек с точеными чертами лица и похожим на росистый цветок ртом. — Надоело гоняться вокруг света за летом, и тогда кто-то предложил: «Нужна полная смена декораций, давайте выкинем что-нибудь сумасбродное». — «Что, например?» — сказал я. «Где находится самое неимоверное место на земле? Давайте решим и отправимся туда». Кто-то сказал: «Северный полюс», но это глупо.
Тогда я воскликнул: «Ирландия!» Все так и попадали. А когда шум и гам улегся, мы помчались в аэропорт. И вот солнце и сицилийские пляжи растаяли, как вчерашнее лимонное мороженое. А мы здесь, чтобы совершить… нечто таинственное, загадочное, непостижимое!
— Таинственное? — спросил администратор.
— Мы не знаем, что именно, — сказал высокий. — Но как только увидим, сразу узнаем, или же это случится само по себе, либо придется приложить к этому усилия. Верно, соратники?