12 ульев, или Легенда о Тампуке

— Вот так, голубушка, — по-профессорски закряхтел Георгий Викентьевич, реактивов не хвастает. Приходится по старинке — испытывать на себе. Как Пастеру...

Начав для раскрытия глубины образа покашливать, он все больше клонил голову вниз. Руки обессилено скользнули со стола и смяли халат, в последнем усилии сжавшись на груди. Кашель перешел в хрип, и начлаб, падая, склонился набок. Людочка в панике метнулась к нему. В последний момент она успела смягчить падение, подтолкнув жертву эксперимента к дивану. Сноровисто переместив руководителя в горизонталь, девушка наклонилась над бездыханным телом. Робко, двумя пальцами она раздвинула сомкнутые веки. Неожиданно руки Георгия Викентьевича сомкнулись у нее на талии. Его лицо из посмертной маски превратилось в лукаво улыбающуюся физиономию:

— Не дождетесь! Опять повезло!

С хохотом они чуть не опрокинули диван. Тихонько повизгивая с притворным возмущением, Людочка попыталась что-то сказать, но поцелуй пресек попытку на корню. Спустя несколько секунд раздался тихий стон.

— ...Предлагаем вашему вниманию обзор текущих событий... — под бодрый маршевый аккорд сказало радио.

Вечером Алик дозвонился в лабораторию. Нежный девичий голос, бодро перекрикивая новости спорта, огорчил его отрицательным результатом.

Глава 17

ДА ЗДРАВСТВУЕТ ГЕМОРРОЙ!

Голоса возле кровати стихли, но Паук не спешил открывать глаза. В ушах звенело, но проклятая слабость, донимавшая его последний месяц, немного отступила. Почему он до сих пор жив, было не ясно. Как он оказался в одной палате с негром, на поиски которого были посланы Бай и Мозг, тоже оставалось загадкой. Осмысление стольких непонятных явлений заняло больше часа. Попутно вспомнилось, что теперь в нем течет африканская кровь. Паук решил взглянуть на своего «братана» и приоткрыл веки. Кровник спал, блаженно распустив по подушке пухлые губы. Паук удивленно вздрогнул. Надежда, что он ошибся и парень окажется просто похож на того, из аэропорта, растаяла как дым.

— Прости, браток, — прошептал он, напрягая волю.

Извиняться было непривычно. Но в целом — терпимо. От такого морального и физического усилия закружилась голова. Его предупреждали, что конец близок. И вот теперь, похоже, время пришло. По всей видимости, операция оказалась безуспешной. В очередной раз его — самого Паука! — «опустили всей шоблой»! Да еще и с помощью разных железок и ватных тампонов! А потом, куражась, разрезали и зашили. О таких делах он слышал не раз.

При мысли о смерти рассудок взбунтовался. Сначала перед глазами промелькнули ненавистные рожи преемников. Подумалось, что теперь они смогут без борьбы поделить власть. Просто потому, что не будет повода сцепиться за «общак». Банковский код Паук помнил наизусть и называть его никому не собирался. При мысли о деньгах вдруг с обидой подумалось, что, располагая такими средствами и возможностями, он, «вор в законе», обязан был жить «по понятиям». А ведь жизнь менялась, проносясь мимо нарядным перроном, мельком увиденным из «столыпинского» вагона. Но Паук, отвергая новое время, по-прежнему вел аскетический образ жизни, презирая роскошь, отказываясь от шикарных тачек, домов и женщин. При воспоминании о слабом поле в паху что-то шевельнулось. Память насмешливо подсунула картинку из прошлого — обнаженная грудастая блондинка в черных чулках медленно кружилась в танце... Ну были, конечно, моменты. Вот только мало, до обидного мало.

Шевеление в паху настырно продолжалось и в конце концов переросло в давно забытую упругость. «Вот она — черная кровь! Как зараза!» Паук снова посмотрел на негра. Даже во сне тот улыбался и жизнерадостно причмокивал. «Вот уж этот точно пялил всех подряд. У них в Африке с этим просто», — с неожиданной завистью подумал Паук.

Однако зависть, вопреки обыкновению, в злобу не переросла. Наоборот, на память пришло, как улыбался негр, отдавая свою кровь. Перед глазами все затуманилось и поплыло. «Отхожу», — отрешенно подумал Паук, вяло пытаясь побороть головокружение. Изображение окружающих предметов совсем расплылось, и он моргнул. По щекам побежало что-то теплое, и зрение вернулось. Оказалось, пахан одной из крупнейших группировок города пустил банальную слезу благодарности...

Дверь палаты открылась. В проеме стояла девушка в васильковом халатике с белой отделкой.

— Есть будете? — спросила она, с любопытством рассматривая необычных пациентов.