83  

— У тебя получится! Помни только: не трогаешься, пока не увидишь на экране КОНЕЦ! Песня кончается! Боишься, наверно?

— А как ты думаешь?

— Побеждает слепая страсть, сынок. Бросайся вперед очертя голову, наступишь на кого-нибудь — не оглядывайся. Вот, уже! — Дун подобрал ноги, чтобы не загораживать мне проход. — Песня кончилась. Он ее целует…

— КОНЕЦ! — закричал я.

Я выскочил в проход между креслами и помчался вверх. И на бегу думал: «Первый! Впереди! Не может быть! Дверь!»

В тот миг, когда раздались первые звуки гимна, я уже распахнул дверь.

Вылетел в фойе — наконец-то!

«Победа!» — подумал я, с трудом в это веря. Кепка и шарф Дуна на мне были как победные лавры. Победил! Победил за свою команду!

Ну а кто второй, третий, четвертый?

Я повернулся к двери, как раз когда она захлопнулась.

И тут я услышал за ней вопли и выкрики.

«Боже, — подумал я, — видно, шестеро кинулись не к тому выходу, кто-то споткнулся, упал, кто-то на него повалился. Вот почему я первый и единственный! И теперь там идет беззвучная, яростная схватка, две команды сплелись в смертельной борьбе, кто навзничь, кто верхом, кто на сиденьях, кто под сиденьями, — наверно, так!»

«Я победил!» — хотелось мне закричать, чтобы остановить свалку.

Я распахнул дверь.

Я вперил взгляд в темную бездну, откуда не слышно было никаких звуков.

Подошел Нолан и заглянул через мое плечо.

— Вот вам ирландцы, — сказал он, кивая головой. — Как ни дорог им спорт, искусство еще дороже.

Ибо что доносилось теперь оттуда, из мрака?

— Прокрути снова! Еще раз! Ту, последнюю песню! Фил!

— Никто не трогайтесь с места! Я прямо на седьмом небе. Дун, ты был прав!

Мимо меня прошел Нолан, он тоже хотел сесть.

Долго глядел я вниз, на ряды, где гимновые спринтеры, из которых ни один даже не поднялся с места, сидели и вытирали глаза.

— Ну так повторишь еще, Фил, дружище? — донесся из передних рядов голос Тималти.

— Будет сделано! — отозвался из будки Фил.

— Только без гимна, — добавил Тималти. Бурные аплодисменты.

Тусклый свет погас. Огромным раскаленным очагом засветился экран.

Я выглянул наружу, в здравомыслящий, ярко освещенный мир Графтон-стрит, «Четырех провинций», отелей, магазинов и гуляющей публики. Я не знал, что мне делать.

Потом зазвучал «Прекрасный остров Иннисфри», и под его звуки я снял кепку и шарф, сунул эти лавры под соседнее сиденье и медленно-медленно, стараясь продлить наслаждение до бесконечности, опустился в кресло…

Tyrannosaurus Rex

Он открыл дверь во тьму. Чей-то голос крикнул:

— Закрой!

Его словно ударили по лицу. Он рванулся внутрь. Дверь позади громко хлопнула. Он тихо выругался. Тот же голос подчеркнуто терпеливо полупроговорил-полупропел:

— О боже! Ты и есть Тервиллиджер?

— Да, — ответил Тервиллиджер.

Справа от него на стене погруженного во мрак зала смутным призраком маячил экран. Слева плясало в воздухе маленькое красноватое пятнышко — это двигалась зажатая в губах сигарета.

— Ты на пять минут опоздал!

«А сказал ты это так, будто я опоздал не на пять минут, а на пять лет», — подумал Тервиллиджер.

— Сунь свою пленку в аппаратную. Ну, пошевеливайся!

Тервиллиджер прищурился.

Он разглядел пять глубоких кресел, четыре из них заполняла администраторская плоть и, тяжело дыша и отдуваясь, переливалась через подлокотники к пятому креслу посередине, где почти в полной темноте сидел и курил мальчик.

«Кет, — подумал Тервиллиджер, — не мальчик. А сам Джо Кларенс. Кларенс Великий».

Крошечный рот, выдувая дым, дернулся, как у марионетки:

— Ну?

Неуверенно ступая, Тервиллиджер двинулся к киномеханику и отдал ему коробку с пленкой; киномеханик, сделав по направлению к креслам непристойный жест, подмигнул Тервиллиджеру и захлопнул за ним дверь.

— О всевышний! — вздохнул тонкий голос. (Зазвенел звонок.) — Аппаратная, начинай!

Тервиллиджер протянул руку к ближайшему креслу, ткнулся в мягкое и живое, отпрянул и, кусая губы, остался стоять на ногах.

С экрана в зал прыгнула музыка. Под громовые раскаты барабанов начался фильм:

Tyrannosaurus Rex — грозный ящер

Объемно-мультипликационный фильм

Куклы и съемка Джона Тервиллиджера

  83  
×
×