35  

– Готов.

Сделав несколько перебежек, Гомес попросил Клейтона принести из бара бутылочку текилы. Они выпили еще.

– Это была хорошая война, – сказал Гомес. – Сплошное вранье, конечно, но никто об этом не узнает. Обещай, лучший из лжецов, что эти снимки великого Гомеса появятся по меньшей мере в трех номерах журнала, посвященных войне за Санто-Доминго!

– Обещаю! Но…

– Ну а ты что будешь делать? Уедешь сейчас или дождешься здесь своих неприятелей?

– Не стану я их дожидаться. Материалов у меня теперь предостаточно. Им такого не заполучить. Гомес на фоне местного отеля. Гомес проявляет чудеса героизма, защищая Санто-Доминго.

– Ты прирожденный лжец, – рассмеялся Гомес. – Теперь парадное фото.

Он отложил винтовку в сторону, распрямил спину и, приняв важный вид, заложил правую руку за борт пиджака.

– Внимание, снимаю!

– Ну а теперь… – Гомес посмотрел на поблескивавшие на солнце рельсы, что виднелись за зданием оперного театра, и, забравшись в джип, приказал: – Едем туда!

Едва они оказались возле железной дороги, Гомес выпрыгнул из машины и встал на колени перед рельсом.

– Что вы делаете? – изумился Клейтон.

Гомес опустил голову к рельсу.

– Они вернутся этим путем. Не по небу, не по шоссе – все это, только чтобы отвлечь внимание. Вот, слушай! – Он улыбнулся и приложил ухо к горячему рельсу. – Они меня не обманут. Не на самолете, не на машине. Как уехали, так и приедут… ?Si! [27]Я слышу их приближение!

Клейтон стоял на месте.

– Слушай и ты, – приказал Гомес.

Клейтон опустился на колени.

– Молодец, – довольно пробубнил старик. – Ну как, слышишь?

Раскаленный на солнце рельс обжигал ухо.

– Слышишь? Далеко-далеко. Но приближаются.

Клейтон так и не смог расслышать ничего определенного.

– Вот уже ближе, – довольно пробормотал Гомес. – Значит, время пришло. Я ждал их целых шестьдесят лет, si.Какой у нас сейчас год?

Клейтон мучительно подыскивал ответ.

– Какой год, спрашиваю?

– Тринадцатое…

– Что значит «тринадцатое»?

– Тринадцатое июля тысяча девятьсот…

Он замялся.

– Дальше-то что?

– Тысяча девятьсот девяносто восьмого года!

– Тринадцатое июля тысяча девятьсот девяносто восьмого года. Вот оно и наступило… Рельсы-то вон как уже гудят!

Клейтон вновь припал к рельсу и на сей раз действительно услышал отдаленные раскаты грома, только было неясно, откуда они доносились, с неба или земли. Они все нарастали, сдавливали ему грудь, все тело. Закрыв глаза, он прошептал:

– Тринадцатое июля девяносто восьмого года…

Гомес усмехнулся.

– Вот теперь я знаю, который год. Ай да Гомес! Дожил-таки до этого момента! А сейчас, сеньор, уходите.

– Я не могу вас здесь оставить!

– А меня здесь и нет! Гомес живет совсем в другом времени. На моем календаре пятое мая тридцать второго года! Отличный год, смею вас заверить! Пусть приходят! Им и в голову не придет искать меня в другом времени. Уходи. jAndate!

Клейтон поднялся на ноги и посмотрел на Гомеса, по-прежнему лежавшего головой на рельсе.

– Сеньор Гомес…

Он долго дожидался ответа.

– Иди себе с миром.

– Прошу вас!

– Если вокруг пустота, есть где разгуляться. Когда ты уйдешь, я буду двигаться быстрее.

Клейтон сел за руль джипа и завел двигатель.

– Гомес, – позвал он негромко.

Ответа не было. Гомес находился теперь в совсем ином времени, возле рельсов лежало единственно его тело, и было много места, где разгуляться.

Клейтон нажал на газ и поспешил покинуть город, над которым уже начинали грохотать раскаты грома.

Театр одной актрисы

– И каково же быть женатым на такой женщине, в которой все женщины сразу? – спросил Леверинг.

– Приятно, – ответил мистер Томас.

– Вы говорите так, будто речь идет о каком-то пустяке вроде глотка воды!

Томас посмотрел на критика, продолжая разливать кофе по чашкам.

– Вам показалось… Спору нет, Эллен изумительная женщина.

– Я вспоминаю прошлый вечер, – сказал Леверинг. – Господи, что это было за представление! Сколько раз ее вызывали на бис! А какие ей дарили букеты! Нежнейшие лилии! Алые розы! И как потом все ловили цветы, которые она кидала в зал! Казалось, будто мы нежданно-негаданно оказались в весеннем саду!


  35  
×
×