44  

– Прости, я вовсе не хотел тебя обидеть.

– Ты меня нисколько не обидел. Именно это я и должна была услышать. Ты действительно считаешь, что это нормально?

– Ты о чем?

– Если он взойдет? Я решила поговорить на эту тему с тобой именно потому, что ты был его лучшим другом. Я должна была попросить у тебя разрешения…

– Разрешения?! Ну, вперед!

– Нет-нет, я так не могу, ты же видишь! Ведь вы были так дружны, вас так много связывало, вы все друг о друге знали, с детских лет, со школы! Учеба, работа, все эти ваши любовные похождения. Ты в буквальном смысле заменял Сэму семью! И потому сегодня я пришла сюда за разводом!

Фентрисс откинулся на спинку стула.

– Вон оно в чем дело! Не расставание, не отделение, но именно развод! Но в каком же смысле – в юридическом или в церковном?

– Скорее в церковном. Вы оба вызывали у него восхищение. Нечего и говорить, он восхищался и мною. А такие вещи, как ты понимаешь, так просто не проходят… Порою часа в три ночи у меня звонит телефон, но я к нему никогда не подхожу. Я боюсь услышать его голос.

– Он этого больше не может.

– Кто его знает… Нет, он все может. И за завтраком я тоже боюсь снимать трубку. Помнишь, какие у нас были замечательные завтраки и обеды? Мы шли куда-нибудь в «Grand Cascade» или ехали за город, в «Hotellerie du Basbreau» или к «Pierrefonds», чтобы съесть по сэндвичу, и он всегда заказывал к сэндвичам самое лучшее вино, отчего они казались вкусными, словно манна небесная. Еще мне вспоминается «Hotel de la Poste» в Авиньоне… Интересно, сколько во Франции таких отелей?

– Я… – пробормотал Ральф Фентрисс. – Я…

– А какой там подавали невероятный томатный суп! Как-то раз мы заказали его три раза подряд и выпили за обедом несколько бутылок «Le Corton». И нам потом повезло, что нашелся свободный номер, возвращаться в Париж на машине мы уже не могли, и тебе пришлось спать в ванной.

– Я не хотел вам мешать.

– Сэм тогда сказал, ты можешь лечь с нами, только отвернись лицом к стенке…

– Старик Сэм…

– Он ведь не шутил.

– Не удивляйся, Эмили, это было еще до тебя.

– Как же, как же… – усмехнулась его жена. – Это было шесть лет назад, Уилме тогда исполнилось уже четырнадцать.

– Ахда…

– Ничего страшного. Если ты помнишь, я сама тебя туда отпустила. Я привыкла доверять Сэму.

– Старик Сэм… И тем не менее я предпочел остаться в ванной и даже заткнул уши салфетками.

– Надеюсь, мы тебя не обидели?

– Несколько стонов и криков радости никого не обидят.

Он вновь наполнил вином бокалы.

– А помнишь, как Сэм попросил мэра Парижа перекрасить Эйфелеву башню в другой цвет? И ее перекрасили в мягкий оранжевый и теплый коричневатый цвета, как у большинства парижских зданий… Еще он боролся за то, чтобы сохранить старые автобусы с открытыми задними площадками, на которых так любили разъезжать по Парижу молодые люди, окликая встречных девушек…

– Да, так оно и было!

– И именно он, а не Общество любителей Хемингуэя включил в список журнала «Уикли тур» бар Гарри на маленькой аллейке возле «L'Opera», где можно было съесть вкусную сосиску, запив ее дешевым пивом, и послушать рассказы бармена, который помнил Папу. И тут же, за углом, на Place Vendeme управляющийотеля «Ритц» открыл по совету Сэма бар «Хемингуэй» – с приятной подсветкой, с большим портретом Папы и с множеством его книг, которые стояли на развешанных повсюду книжных полках; здесь можно купить граппу, которая, в общем, никому особо не нужна, но ее любил Папа! Именно Сэм выиграл проводившийся «Интернэшнл геральд трибьюн» конкурс «Кто в действительности похоронен в могиле Наполеона», доказав, что это был генерал Грант! А разве не он…

– Остановись! – прервал ее Ральф Фентрисс. – Горло пересохнет. На, промочи.

Она посмотрела на бутылку и удивленно пробормотала:

– Это же «Le Corton»! Вино, которое мы пили в Авиньоне!

Он часто заморгал.

– И как же это я его заказал?

С ее щеки сбежала слеза.

– Знаешь что? – спросил он.

– Что?

– Мне кажется, ты действительно любила Сэма.

– Да! Именно поэтому я и обратилась к тебе за помощью! Расскажи мне о нем что-нибудь мерзкое, что-нибудь по-настоящему ужасное, чтобы я перестала его уважать, потом он перестал бы мне нравиться и, может быть, в конце концов я бы возненавидела его и сумела бы от него избавиться!

  44  
×
×