Полуночный танец дракона (сборник)

– Ты закончил? – спросила она.

– Пожалуй что, да. Да. Я думаю, это все.

Помолчав, она спросила еще:

– Это что, попытка извинения?

– Нет.

– Рассудочная схема?

– Не думаю.

– Коллективное алиби?

– Нет!

– Ты ищешь понимания?

– Пожалуй что, да.

– Симпатии?

– Ни в коем случае.

– Сострадания?

– Конечно же нет!

– Сопереживания?

– Все эти слова кажутся мне излишне громкими.

– Так чего же ты хочешь?!

– Я хотел, чтобы ты выслушала меня!

– Я это уже сделала.

– Спасибо тебе за это.

Теперь уже она сидела с закрытыми глазами.

Он бесшумно поднялся со стула и вышел.

Когда он открывал дверь своего номера в отеле, зазвонил телефон. Он поднял трубку только после четвертого или пятого звонка.

– Ты – крыса, вот ты кто! – раздалось из трубки.

– Я это знаю, – спокойно ответил он.

– Ты – мерзавец!

– И это я знаю.

– А еще невежа и хам!

– Разумеется.

– И сукин сын!

– Это само собой.

– Но…

Он затаил дыхание.

– Но я люблю тебя!

– Слава богу! – прошептал он.

– Поскорее возвращайся домой!

– Я уже выезжаю!

– И не смей хныкать! Ненавижу, когда мужчины плачут!

– Хорошо, не буду…

– А когда придешь…

– Да?

– Когда придешь, не забудь запереть дверь на засов.

– Считай, что уже запер.

Диана де Форе

Осенью 1989 года, под вечер, в час, когда парижские кладбища уже закрывались, я, незамеченный охранниками, выводившими последних посетителей, недвижно стоял возле невысокого мраморного надгробия на могиле Дианы де Форе, то есть лесной девы, прислушиваясь к удаляющимся голосам охранников и скрипу запираемых кладбищенских ворот. Я даже не осознал перспективы заночевать на кладбище Пер-Лашез, настолько увлекся созерцанием одного из прекраснейших надгробий, которые я когда-либо видел, с совершенно блистательной резьбой по мрамору.

Надгробие представляло собой мраморную плиту шести футов длиной и дюймов восемнадцати высотой, на верхней грани которой в ажурных складках мрамора вырисовывалась фигура неземной красоты. Это была молодая женщина, не старше восемнадцати лет, со сложенными на груди изящными руками, с тонкими чертами лица и легкой улыбкой на губах, без всякого почтения к этому месту, времени и погоде.

Я стоял, боясь пошелохнуться, испытывая смешанное чувство трепета, радости и страха, которое нередко предшествует настоящей любви.

Все эти элементы, проникая в нашу душу, таинственным образом взаимодействуют друг с другом, образуя особые эмоции, не являющиеся ни суммой, ни смесью исходных, и самые разнообразные эмоции возникают из одних и тех же элементов, в зависимости от того, какие из них мы принимаем, а какие немедленно отбрасываем.

При свете последних лучей заходящего солнца я наклонился, чуть не падая, чтобы получше разглядеть это потрясшее меня, явившееся из прошлого воплощение юности и красоты. Когда головокружение унялось, я прочитал наверху надгробия:

Диана де Форе

1800–1818

Господи, прошептал я. Она умерла задолго до того, как я появился на свет.

Ниже были высеченные на мраморе слова:

Как скор был бег ее!

Одна лишь только Смерть

Догнать ее смогла.

Мне счастье выпало узнать ее на час

И полюбить навек.

Еще пониже виднелись инициалы Р. С. и приписка:

Кто образ сей запечатлел на камне,

Чтоб памяти ее дать зримые черты.

Господи, подумалось мне, здесь двое влюбленных, не только молодая девушка, но и ее возлюбленный, скульптор, создавший из камня этот поразительный образ! Как часто он возвращался сюда, сколько слез он пролил у ее могилы!

Я склонился еще ниже, запоминая каждую черточку – тонкие брови, изящный нос, полуулыбку на губах, которую не стерли ни непогода, ни время. Из глаз моих, мешая мне смотреть, потекли слезы, падая на мраморное лицо. Мне почудилось, что его черты стали расплываться, но прежде чем я отпрянул, пораженный, они застыли вновь.