Далеко за полночь

Он не слушал. "Почему днем такие идеи не приходят мне в голову? — думал он. — Почему они всегда приходят после захода солнца?

Утром перво-наперво, — думал он, — ей богу, отправлю этот хлеб Тому, а потом остальным. И когда он вернется, у меня будет точно такой пумперникель, как тот, что сгорел в печи! Почему бы нет?"

— Посмотрим, — сказал он, когда жена открыла входную дверь и впустила его в духоту дома, гостеприимно встречающего их тишиной и теплой пустотой. — Посмотрим. Мы еще пели тогда «Греби, греби, гребец лихой», верно?

Утром он спустился в гостиную, на мгновение остановившись в ярких лучах солнца, — свежевыбритый, с почищенными зубами. Все комнаты были залиты солнцем. Он с интересом взглянул на утренний стол.

Жена занималась приготовлением завтрака. Медленно и спокойно она нарезала вчерашний пумперникель.

Он уселся за стол в лучах теплого солнца и протянул руку к газете.

Она взяла ломтик свеженарезанного хлеба и поцеловала мужа в щеку. Он похлопал ее по руке.

— Тебе один или два тоста, дорогой? — нежно спросила она.

— Два, пожалуй, — ответил он.

Далеко за полночь

Long After Midnight 1962 год

Переводчик: О.Акимова

«Cкорая» подъехала к береговым скалам в неподходящий час. Любой час будет неподходящим, куда бы ни приехала «скорая», но этот в особенности, поскольку было уже далеко за полночь и никто не мог себе представить, что когда-нибудь снова наступит день: об этом свидетельствовало и море, набегавшее внизу на терявшийся во мраке берег, и холодный соленый ветер, дующий с Тихого океана, подтверждал то же самое, и окутавший небо туман, погасивший звезды, выносил окончательный, неощутимый, но разрушительный приговор. Стихия застолбила это место навсегда, человек едва ли мог здесь удержаться, он вскоре уйдет. В этих условиях людям, собравшимся над обрывом, со всеми их машинами, включенными фарами и мигалками, было трудно ощущать реальность момента, ибо они оказались пойманными между закатом, о котором почти забыли, и рассветом, которого никто толком не ждал.

Небольшой груз, свисавший с дерева и поворачивавшийся на холодном соленом ветру, ни в коей мере не умалял этого чувства.

Небольшим грузом была девушка лет девятнадцати, не старше, в легком, полупрозрачном зеленом выходном платье — пальто и туфли затерялись где-то в холодной ночи; она принесла сюда, на скалы, веревку, нашла дерево, ветка которого нависла над обрывом, привязала к ней веревку, сделала петлю для шеи и отдала себя на волю ветра, раскачивающего теперь ее тело. Веревка с сухим жалобным скрипом терлась о ветку, пока не приехали полиция и «скорая», которые спустили девушку с неба и положили на землю.

Около полуночи раздался одинокий звонок, сообщавший о том, что им предстоит обнаружить здесь, на этом каменистом обрыве, а потом человек быстро повесил трубку и больше не звонил; и вот прошло несколько часов, и все, что можно было сделать, сделано, полиция закончила осмотр и уехала, и теперь здесь остались лишь «скорая» и люди, приехавшие на ней, чтобы погрузить свою молчаливую ношу и отвезти ее в морг.

Один из троих, оставшихся возле покрытого простыней тела, был Карлсон, который занимался всем этим уже тридцать лет, второй — Морено, который занимался этим лет десять, а третий — Латтинг, который был новичком в этой работе и приступил к ней лишь несколько недель назад. Один из троих, Латтинг, стоял сейчас над обрывом, глядя на опустевшую ветвь дерева, держа в руках веревку, не в силах оторвать взгляд. Карлсон подошел к нему сзади. Услышав его шаги, Латтинг сказал:

— Какое место, какое ужасное место для смерти.

— Любое место покажется ужасным, если ты решил там сгнить, — отозвался Карлсон. — Пойдем, парень.

Латтинг не шевельнулся. Он протянул руку и прикоснулся к дереву. Карлсон что-то проворчал и покачал головой.

— Пойдем. Постарайся все это запомнить.

— А разве можно это забыть? — Латтинг резко обернулся и посмотрел в безучастное серое лицо старшего товарища. — Ты имеешь что-нибудь против?

— Ничего против. Когда-то я тоже был таким. Но со временем понимаешь, что лучше не вспоминать. Лучше ешь. Крепче спишь. Со временем научишься забывать.

— Я не хочу забывать, — возразил Латтинг. Господи боже, здесь всего каких-то несколько часов назад умер человек. Она заслуживает…

— Заслуживала, парень, — в прошедшем времени, а не в настоящем. Она заслуживала лучшей доли, но ей не досталось. А теперь она заслуживает достойных похорон. Это все, что мы можем для нее сделать. Поздно уже, да и холодно. Не мог бы ты рассказать нам все это в машине?