Мыльная сказка Шахерезады

— Ты его родной сын, — заявил Константин, — тут все ясно. А мне унижение. Зарабатывай мой отец, как его шеф, последний никогда не посмел бы преподносить мне штаны и рубахи.

— Как все запущено, — пробормотал Егор Владимирович. — Я понятия не имел о твоих чувствах.

— Я где-то читал, что учиться на психфак идет много людей с личными проблемами, — заметил Собачкин.

— Просто не верится, — не успокаивался Егор, — я-то всегда думал, что папа тебя больше любит, чем меня!

Костя вскочил.

— Да ну? Владимир Егорович меня за шиворот к счастью тащил, дипломом руководил, в аспирантуру помог поступить, на работу хорошую устроил, а тебя нет. Почему?

— Ответ прост, — поморщился Егор, — ты ему больше нравился. Ты с ним не спорил, считал его гением, не скрывал своего преклонения, а я вечно отстаивал собственную точку зрения, мог нахамить отцу, редко с ним соглашался. Дурачок был.

— Ответ не так прост! — взвизгнул Константин. — Забыл, как твой папаша твердил: «Егор сам пробьется, он талант, ему мои мозги достались. Помогать такому человеку только вредить. А Костю надо проталкивать, он без искры божьей!» Владимир Егорович меня тянул потому, что считал идиотом! А ты у него в гениях ходил!

Егор замер с полуоткрытым ртом, а Костя, который впервые в жизни решился на откровенность, заговорил:

— Да, да, это мне на всю жизнь обида! Я доказывал, что лучше тебя, но никто этого не замечал. Твои даже крохотные удачки воспринимались как великие свершения. А мои оглушительные успехи оставались в тени. Кто смог перевоспитать четырех рецидивистов, а?

— Ты, — ответил Егор.

— Точно! — кивнул Костя. — Я положил огромное количество сил на этот эксперимент. Сколько труда стоило пробить его, получить финансирование, базу для работы. И потом я не мог бросить людей, они исправились! Выбил им жилье, устроил на работу, дошел до самого высокого милицейского начальства, договариваясь о ликвидации их судимости. Беспрецедентное дело, никто ни до, ни после меня такое не осилил. И какова же была реакция общества? Я дал всем понять: не нужна изоляция преступников, их можно переделать. И что, а? Что? Как отреагировала страна? Никак! Я хотел продолжить работу, так мне не дали, сказали: «Хватит опытов, у нас другие проблемы». Ни газеты, ни журналы не заинтересовались, ни одного интервью не напечатали. Ко мне должны были репортеры толпой ломиться… и никого! Но стоило нам вместе с Егором поучаствовать в телепрограмме, поспорить на тему перевоспитания преступников, как Булгаков стал звездой! К нему после некорректного заявления о генетической подоплеке криминала не прибежал только ленивый. А я опять остался в тени! Булгакову предложили создать центр поведенческого анализа. Я, я, я мечтал о такой работе, но ее решили отдать Егору. Тот отказался, благородно порекомендовал меня. И что? Никто мне не позвонил. Я вечный лузер. Знаете, как мой лучший друг Егор отреагировал, когда я рассказал ему об удачном завершении эксперимента? Я прибежал в состоянии восторга! В эйфории! У меня получилось! Булгаков выслушал и рожу скривил:

— Что у тебя получилось, мы узнаем лет через двадцать, не раньше. Сейчас твои кролики хорошие, но что станет с ними в будущем? И идея сказкотерапии отнюдь не нова, я ее выдвинул в своей работе на третьем курсе, а потом отбросил как малоперспективную.

Здорово, да? Мой эксперимент — это аборт Булгакова. И затем Егор Владимирович меня отчитали за слегка помятые страницы книжонки «Старинные сказки Нормандии». Их величество мне издание на сутки дали, скорчив недовольную мину.

Булгаков покачал головой:

— Ты живешь в аду, который создал сам. Я тогда сказал правду, а она тебе не по нраву. Хочешь, принесу текст своей древней курсовой работы? Она у меня в кабинете. В скромном студенческом докладе изложена идея использования народных легенд для терапии, даже книга та же упомянута — «Старинные сказки Нормандии». Я их тогда случайно прочитал и вдохновился.

— Нет! — заорал Костя.

Егор встал.

— Все, мне надоело! Подождите, сейчас я принесу рукопись.

— Нет! Нет! Нет! — бесновался Греков. — Не так! Легенды Нормандии первым прочитал я, увидел книгу на полке, прочел и сообразил: это новая методика. Рассказал тебе, ты поржал, и я решил, что глупость придумал, а потом, бац, твоя курсовая. Все наоборот было, не я у тебя идею украл, а ты у меня. Я гений, а ты… ты…

— Я могу положить на стол курсовую, датированную лохматым годом, — сухо произнес Булгаков. — Доказательство моих научных исканий. А ты что предъявишь? Обвинение в плагиате?