15  

— Зато моя ужаснее.

Она встрепенулась, и он почувствовал, как ее бросило в дрожь.

— Ты меня пугаешь.

— Я не хотел. Но что есть, то есть. И если я тебе все выложу, ты, боюсь, от меня сбежишь и больше я тебя не увижу.

— Никогда? — прошептала Неф.

— Никогда.

— Если так, — сказала Неф, — расскажи, что сможешь, только не пугай меня.

Но в этот миг из далекого ночного мира донесся одинокий крик паровоза — поезд шел в их сторону.

— Слышал? Это за тобой?

Над горизонтом пролетел второй гудок.

— Нет, — ответил он, — наверное, это тот поезд вне расписания. Господи, только бы он не принес дурные вести.

Она медленно села на краю кровати и прикрыла глаза.

— Схожу узнаю.

— Не ходи, — сказал он. — Не надо. Я сам.

— Но сначала… — шепнула она.

И мягко увлекла его на свою сторону кровати.

Глава 19

Среди ночи он вдруг почувствовал, что снова остался один.

Проснулся он на рассвете, в смятении думая: «Опоздал. Поезд уже прибыл и ушел. Но нет…»

Когда солнце поднялось над песками, до него сквозь расстояние донесся скорбный крик паровозного гудка, будто возвещавший о похоронной процессии.

Еще ему было слышно — или почудилось? — как из поезда, промчавшегося без остановки, выбросили саквояж — точь-в-точь как его собственный, — который с глухим стуком упал на перрон.

А еще ему было слышно — или почудилось? — как кто-то приземлился трехсотфунтовой кувалдой на дощатый настил.

И тут до Кардиффа дошло. Голова его упала на подушку, словно отрубленная.

— О господи! За что такое наказание, господи!

Глава 20

Они стояли на перроне пустого вокзала. Кардифф в одном конце, здоровяк-приезжий — в другом.

— Джеймс Эдвард Маккой? — осведомился Кардифф.

— Кардифф! — воскликнул Маккой. — Ты ли это?

Оба натужно улыбнулись.

— Какими судьбами? — спросил Кардифф.

— Можно подумать, ты не догадывался, что я буду наступать тебе на пятки, — ответил Джеймс Эдвард Маккой. — После твоего отъезда прошел слух, будто ты поехал кого-то хоронить. Тут и я мигом подхватился.

— Зачем?

— Давай начистоту. Я давно понял: у нас с тобой разные цели. Да еще у тебя расплывчатые, а у меня четкие. Терпеть не могу лицемеров.

— Ты хочешь сказать, «оптимистов»?

— Не зря все-таки я тебя на дух не переношу. Мир — это сточная яма, в которой мы барахтаемся, пытаясь прибиться к берегу. Господи прости, да где он, этот берег? Никогда к нему не прибиться, потому что берега нет! Мы — крысы, тонущие в нечистотах, а тебе все маяки грезятся. Для тебя «Титаник» — это речной пароходик Марка Твена. Для тебя Свенгали [8], Раскольников и Гитлер — это тройка марионеток. Жаль мне тебя. Вот я и приехал, чтобы открыть тебе истину.

— С каких это пор тебя влечет истина?

— Истина, практичность и здравый смысл. Не играй в азартные игры, не бросай нищим раскаленные монеты, не сталкивай хозяйку в лестничный проем. Светлое будущее? Черт побери, будущее уже наступило, и оно омерзительно. Итак, какой у тебя интерес в этом захолустье? — Маккой брезгливо обвел глазами безлюдную станцию.

Кардифф сказал:

— Уезжай-ка ты следующим поездом.

— Сперва я должен тебя обойти: у меня на это ровно сутки.

Прищурившись, Маккой оглядел частокол еще не раскрывшихся подсолнухов вдоль дороги в город.

— Показывай, где тут остановиться. Я за тобой — по трупам пойду.

Подхватив саквояж, Маккой без промедления устремился вперед; Кардиффу даже пришлось слегка пробежаться, чтобы его догнать.

— Редактор мне сказал открытым текстом: привезешь забойный материал — получишь тысячу баксов; раскопаешь сенсацию — не пожалею и трех тысяч. — На ходу Маккой разглядывал непослушные предрассветному дуновению, застывшие кресла-качалки на открытых верандах и высокие окна без проблесков света. — Городишко-то, похоже, на три куска потянет.

Поспевая за ним, Кардифф твердил про себя: «Не дышать. Не высовываться».

Город его услышал.

В садах не дрогнул ни один листок. Не упало ни одно яблоко. Под кустами лежали собачьи тени, а собак не было. Трава прижалась к земле, словно шерсть к спине рассерженной кошки. Кругом царило безмолвие.


  15  
×
×