Внезапно позади меня возник Смолл и потянулся через мое плечо, чтобы отрегулировать настройки. Экран слежения ожил, и мы воочию увидели капитана, привязанного к кораблю воздушным шлангом. Рэдли, в таком же скафандре и тоже привязанный шлангом к кораблю, парил в нескольких ярдах позади капитана. В руке он держал лазерный пистолет, но на его лице, за щитком шлема, читалась нерешительность. Разум Квелла ощупью продвинулся дальше, прикоснулся к мыслям нашего доброго Рэдли, и в них я прочел:
— Когда он так говорит, что я должен делать? Стрелять на поражение или не стрелять? Во время этих метаний между светом и тьмой его безумство становится переменчивым, а потому и мое здравомыслие колеблется. Надо стрелять. Нет, нельзя.
— Левиафан! — заорал капитан в окружавшую его черную бездну. — Выходи! Я знаю, ты здесь!
До моего мозга доносилось его тяжелое дыхание, сверлившее беззвучную пустоту: он ждал ответа, но ответа не было.
— Боже милосердный, — продолжал он, — даруй мне, о пошли мне всего лишь одну миллионную часть видений моей юности. Верни мне зрение. Только на одно мгновенье этой длинной ночи дай мне прозреть, чтобы я нашел силы довести дело до конца — увидеть мрак своими глазами, распознать смертоносную белизну, свершить правосудие вот этими руками! Верни — прошу, заклинаю, взываю, молю!
Тут капитана завертело, будто в невесомости космоса он падал под непосильной тяжестью собственных слов.
— Капитан! — вскричал Рэдли. — Осторожнее!
— О… вернулось. — Капитан барахтался, пытаясь остановиться. — Силы небесные, ко мне вернулось зрение! Мой взгляд незамутнен. Мне открыта Вселенная. Я вижу! Звезды! Бог мой, эти звезды, мириады звезд!
Тут капитан зарыдал.
Рэдли, наблюдавший те же звезды, заговорил сам с собой:
— О, благодарю Тебя, Господи, за чудеса, что преподают нам урок. Вот только усвоитли он этот урок?
— Кто там? — спросил капитан. — Рэдли? Ты ли это? Неужто я вижу лицо друга?
Он протянул руку и почти прикоснулся к щитку гермошлема своего первого помощника.
Рэдли отозвался сразу:
— Лицо друга. И этот друг вам говорит: возвращайтесь, пока не поздно. К нам вернулось время. Вы обрели зрение. Чего еще желать? Это знак, чудо. Истинный дар для вас, сэр. Сообразно этому и действуйте.
— Идет, — согласился капитан. — Но сперва хочу выпить. И насмотреться. О Рэдли, это словно горный родник. Холодный, кристально чистый — этот дар видеть. О боже, моя жажда неутолима. Вселенная — как прекрасная незнакомка. Изголодался я по ней за тридцать лет. Не могу насытиться. Теперь я смогу нести вахту. Пусть мои глаза будут открыты широко и даже еще шире.
На мониторе перед нами возникла мягкая пульсация зеленого и желтого, послышался далекий звон колоколов, тихое причитание волн и людских голосов.
Я слушал, придвинувшись ближе.
— Квелл, — спросил я, — что это?
— Время, — ответил Квелл, — повернуло вспять.
— Наблюдай и чувствуй! — сказал капитан.
И Квелл стал рассказывать все, что наблюдал и чувствовал:
— Узел развязан… великое Время освободилось. Годы идут назад. Мы вернулись. Левиафан отдает наш век и год. Сейчас две тысячи девяносто девятый.
— Две тысячи девяносто девятый, — повторил капитан. — Ты слышал это, Рэдли?
— Так точно, слышал!
— Мы опять в своем времени! Целых два дара, Рэдли. Дар прозрения и дар возвращенных лет.
— Господь милосерден. Он подправил календарь и коснулся ваших глаз, — сказал Рэдли.
— А вдруг бы это стало правдой?
— Это и есть правда!
— Нет, это лишь видимость, — сказал капитан. — Дары не Бога, а зверя. Он подкупает меня, чтобы не путался под ногами. Умасливает пиршеством зрения, чтобы залатать мне душу, а потом оттолкнуть прочь с дороги. Такие благодеяния отдают гнильцой. Оно и понятно. Вот возьму да и зашью себе глаза или вырву их вот этими руками. Я взяток не даю. И сам не беру. Просто не люблю сидеть на одном месте. Если мне будет дано время, начну строить планы. Если мне будет дано зрение, распоряжусь им с пользой: подышу своему врагу место для могилы. Левиафан, твои дары станут кинжалом в твоей груди!
— Капитан, он говорит: бегите!