Рэй Брэдбери (Том 2-й дополнительный)

— Буратино, да?

Бабушка кивнула головой.

Я знал, о чем она говорит. О том дне, когда, как в старой сказке, добрый и храбрый Буратино, мертвая деревянная кукла, заслужил право стать живым человеком. Я увидел всех этих «буратино и фанточини», целые поколения их: они обмениваются знаниями и опытом, они тихонько переговариваются в просторных, располагающих к беседе гостиных и ждут своего дня, который, мы знали, никогда не наступит.

Бабушка, должно быть, причла это в наших глазах.

— Посмотрим, — сказала она. — Поживем — увидим.

— О, бабушка! — не выдержала Агата и разрыдалась так, как рыдала когда-то много лет назад.

— Тебе не надо ждать. Ты и сейчас живая. Ты всегда была для нас только такой.

Она бросилась на шею старой женщине, и тут мы все стали обнимать и целовать Бабушку, а потом покинули дом, вертолеты унесли нас в наши далекие колледжи и в далекие годы, и последними словами Бабушки, прежде чем мы поднялись в осеннее небо, были:

— Когда вы совсем состаритесь, будете беспомощными и слабыми, как дети, когда вам, как им, нужна будет забота и ласка, вспомните о старой няне, глупой и вместе с тем мудрой подруге вашего детства, и позовите меня. Я приду, и, не бойтесь, в нашей детской снова станет шумно и тесно.

— Мы никогда не состаримся! — закричали мы. — Это никогда не случится!

— Никогда! Никогда!

Мы улетели.

Промелькнули годы.

И вот мы состарились, Тим, Агата и я. Наши дети выросли и покинули родительский дом, наши жены и мужья ушли в иной мир, и вот теперь, хотите вы этого или нет, мы снова в нашем старом доме, мы трое — Тим, Агата и я.

Я лежу в своей спальне, как лежал мальчишкою семьдесят, о боже, целых семьдесят лег назад! Под зть ми обоями есть другие, а под ними еще и еще один, те старые обои моего детства, когда мне было всего девять лет.

Обои местами оборваны, и я отыскиваю под ними знакомых слонов и тигров, красивых и ласковых зебр и свирепых крокодилов. Не выдержав, я наконец посылаю за обойщиком и прошу его снять все обои и оставить только эти последние. Милые старые зверюшки снова будут жить.

Мы ждем. Мы зовем: «Бабушка! Ведь ты обещала вернуться, как только будешь нам нужна. Мы больше не узнаем ни себя, ни времени. Мы стары. Ты нам нужна».

В трех спальнях старого дома в поздний ночной час трое беспомощных, как младенцы, стариков поднимаются в своих постелях, и из сердца рвется беззвучное: «Мы любим! Мы любим тебя!»

— Там, там в небе! — вскакиваем мы по утрам. Разве это не тот вертолет, который?… Вот он сейчас опустится на лужайку…

Она будет там, на траве перед домом. Ведь это ее саркофаг!

И наши имена на полосках холста, в который завернуто ее прекрасное тело!

Золотой ключик по-прежнему на груди у Агаты, теплый, ждущий драгоценной минуты… Когда же она наступит? Подойдет ли ключик? Повернется ли он, заведется ли пружина?

МАШИНА ДО КИЛИМАНДЖАРО

Я приехал на грузовике ранним-ранним утром. Гнал всю ночь, в мотеле все равно не уснуть, вот я и решил — лучше уж не останавливаться, и прикатил в горы близ Кетчума и Солнечной долины как раз к восходу солнца, и рад был, что веду машину и ни о чем больше думать недосуг.

В городок я въехал, ни разу не поглядев на ту гору. Боялся, что, если погляжу, это будет ошибка. Главное, не смотреть на могилу. По крайней мере, так мне казалось. А тут уж надо полагаться на свое чутье.

Я поставил грузовик перед старым кабачком и пошел бродить по городку, и поговорил с разными людьми, и подышал здешним воздухом, свежим и чистым. Нашел одного молодого охотника, но он был не то что надо, я поговорил с ним всего несколько минут и понял — не то. Потом нашел очень старого старика, но этот был не лучше. А потом я нашел охотника лет пятидесяти, и он оказался в самый раз. Он мигом понял или, может, почуял, чего мне надо.

Я угостил его пивом, и мы толковали о всякой всячине, потом я спросил еще пива и понемногу подвел разговор к тому, что я тут делаю и почему хотел с ним потолковать. Мы замолчали, и я ждал, стараясь не выдать нетерпение, чтобы охотник сам завел речь о прошлом, о тех днях, три года тому назад, и о том, как бы выбрать время и съездить к Солнечной долине, и о том, видел ли он человека, который когда-то сидел здесь, в баре, и пил пиво, и говорил об охоте, и ходил отсюда на охоту, и рассказал бы все, что знает про этого человека.

И наконец, глядя куда-то в стену так, словно то была не стена, а дорога и горл охотник собрался с духом и негромко заговорил.