Повести Ангрии

Майор Кинг, дочитав послание, собрался его прокомментировать и даже успел проговорить «черт подери», когда человек в сафьяновых туфлях, с небритой черной щетиной и всклокоченной седой головой шумно вскочил, не дав ему закончить мысль.

— Проклятье! — ревел Хартфорд, меряя шагами комнату. — Вот она, черная желчь, вонь которой преследует человека до самой смерти! Треклятые паркетные шаркуны! Они дадут ему возможность выкрутиться, помилуют мерзавца, которого надо было пристрелить на месте, как загнанного волка, — и все мне назло! А еще посадят мне на голову сопливого филера, их платного осведомителя, их продажного шпика, их подлого лизоблюда! Чтобы избавить меня от утомительного бремени! Как бы не так! Чтобы давить на трибунал Девятнадцатого полка! И теперь сэр У. Перси будет наблюдать за каждым моим жестом и взглядом, доносить о каждом моем слове! Дьявол меня побери! Дьявол побери весь мир!

Последнюю анафему сей джентльмен провыл нечеловеческим голосом, поскольку, в ярости расхаживая по комнате, налетел ногой на зеркало и разбил вдребезги отражение собственной ладной мускулистой фигуры и смуглого мужественного лица. Совершив описанный подвиг, его милость стал призывать по именам различных демонов ада. Поскольку ни один из них не откликнулся (если, конечно, не считать майора Кинга представителем инфернального воинства), благородный лорд наконец остыл настолько, что вновь уселся перед камином, препоручил короля и двор Ангрии заботам поименованных споспешников Вельзевула, испустил глубокой вздох и, по причине окончательного изнеможения, умолк.

Надо сказать, что майор Кинг отнюдь не разделял чувств своего благородного полковника. Ему представлялось, что нет мести утонченнее, чем лишить Гастингса высокого звания капитана и, разжаловав в презренные нижние чины, отдать под ярмо полковника Николаса Белькастро. «Давно нам не приходил такой козырь, — думал он. — Мы скажем мерзавцам, что они вынуждены брать наши худшие отбросы, — то-то их перекосит. Конечно, они смогут ответить, что тот, кто считался справным офицером в Девятнадцатом, годится им только в рядовые. Нда. Плохо, конечно, но если кто из них посмеет такое заявить, всегда есть верное лекарство — пистолеты и шесть шагов».

Майор забавлял себя этими приятными раздумьями, когда Хартфорд перебил их требованием прочесть следующее письмо. Оно было коротким:

Генерал сэр Уилсон Торнтон по указанию его величества извещает лорда Хартфорда, что в связи с возможностью начала военной кампании необходимо укомплектовать все полки офицерами, годными к военной службе. Посему генерал сэр Уилсон получил дозволение спросить лорда Хартфорда, готов ли тот выступить в поход с Девятнадцатым полком, буде поступит такой приказ, или состояние его здоровья и духа не благоприятствуют подобному образу действий. В случае если лорд Хартфорд придерживается последнего мнения, необходимо будет назначить лорду Хартфорду замену, даже если в итоге его величество навсегда лишится глубоко ценимых им услуг лорда Хартфорда. Ответ следует дать незамедлительно.

(подписано) У. Торнтон.

— Кукиш им с маслом! — проговорил лорд Хартфорд и в следующие десять минут не произнес больше ни слова. По истечении этого времени он слабым голосом велел майору Кингу взять бумагу, перо и записывать под диктовку.

— Пишите, — сказал он. — «Хартфорд-Холл, Хартфорд-Дейл, Заморна». Я им покажу, что у меня по крайней мере есть дом, где укрыться. Написали?

— Да.

— Теперь пишите: «Восемнадцатое марта тысяча восемьсот тридцать девятого года». Я им покажу, что по-прежнему в своем уме и знаю, какое сегодня число и год. Написали?

— Да.

— Тогда слушайте и записывайте как можно скорее: «Сэр…» — учтите, это я обращаюсь к мужлану Торнтону.

«Сэр, позвольте мне со всей искренностью и теплотой, каких заслуживает исключительная доброта его величества, поблагодарить его величество за трогательный интерес к состоянию моего здоровья. Я рад, что по воле всемилостивого Провидения могу дать самый удовлетворительный ответ на великодушный вопрос его величества. Доброе сердце его величества возрадуется известию, что никогда еще я не был в столь крепком здравии, как сейчас, и соответственно дух мой в настоящее время весел и бодр. Я не только не испытываю желания уклоняться от действительной службы, но, напротив, ликую при мысли о том, чтобы вновь вдеть ногу в стремя. Его величество может не сомневаться, что, когда бы его величеству ни было угодно отравить Девятнадцатый полк в поход, ни один солдат или офицер сей прославленной части не ответит на зов радостнее меня. Я готов ко всему, к почетной службе и к службе опасной. До сего дня я был верным офицером своей страны и намерен оставаться таковым до смертного часа. Передайте его величеству мою искреннюю признательность за все то лестное внимание, которым его величество меня в последнее время удостаивает.