Повести Ангрии

— А я знаю, — сказал Хартфорд, — что его сестра живет там в качестве не то экономки, не то горничной. Вместе с тем, что выяснил Ингем, это дало мне основание полагать, что мы выследили-таки лису. Гони, Джонсон! Дьявол тебя раздери! Что ты ползешь как черепаха?

Хотя уже совсем стемнело, я видел, что мы некоторое время назад съехали с тракта и теперь движемся по проселочной дороге, чьи повороты вывели нас в область полей и одиночества, где во мраке за все время не мелькнуло почти ни одного окошка. Первым признаком, что мы приближаемся к усадьбе, стал шорох веток над головой и зрелище могучих стволов, обступивших дорогу, как колоннада. Хартфорд отменил данный Джонсону приказ и велел ехать тише — распоряжение легкоисполнимое, поскольку дорогу устилал нерасчищенный слой палой листвы, по которому колеса катились с приглушенным звуком, едва различимым в шуме ветра, дождя и гнущихся ветвей.

Внезапно карета остановилась, и, подняв глаза, я увидел смутные очертания ворот с шарами на колоннах, а за ними, над деревьями, трубы и конек крыши.

— Приехали! — сказал Хартфорд и выпрыгнул из кареты с нетерпением дикого зверя.

— Наручники при вас? — тихо спросил я, наклоняясь к Ингему.

— Да, сэр, и смирительная рубашка.

— Идемте, сэр Уильям, вы теряете время, — прорычал голодный хищник.

«Я не позволю вам меня торопить», — решил я про себя, вставая в карете и неспешно застегивая сюртук. Затем я проверил, в кармане ли носовой платок, на случай если от жалости к пойманному злодею у меня на глаза навернутся слезы. Еще я убедился, что флакончик с нюхательными солями, который я всегда ношу с собой, по-прежнему на месте, — справедливо рассудив, что мисс Гастингс во время предстоящей сцены вполне может лишиться чувств, особенно если в воздухе запахнет пороховым дымком. Затем следовало одернуть жилет и поправить шейный платок. Наконец я сообразил, что не могу идти, не взяв прежде понюшку. Покуда я совершал все эти мелкие, но необходимые приготовления, мой благородный друг стоял на мокрой траве, кипя от злости и ругаясь на чем свет стоит. Начиналось так:

— Сэр Уильям, ну вы готовы? Какого дьявола вы там копаетесь? Джонсон, Ингем, Джонс, помогите сэру Уильяму! Это треклятое промедление все погубит! Время уходит, а мы стоим! Тысяча чертей! Сколько можно прихорашиваться! Чертово щегольство! Дьявол побери этих денди! Вы готовы, я спрашиваю, сэр?

Все вопросы задавались самым резким, нестерпимо-высокомерным тоном.

— Через минуту буду готов, — сказал я и, закончив туалет, вылез из кареты с неторопливой осторожностью дамы, которая боится испачкать подол шелкового платья об обод колеса.

— Сдается, ваша милость чрезмерно торопится, — беспечно заметил я и добавил успокоительным шепотом: — Не бойтесь: возможно, у него и нет огнестрельного оружия.

Его милость пробормотал что-то про «наглого щенка» и тут же обрушил свою ярость на наших помощников.

— Что стоите разинув рот? По местам! Джонсон, болван, отгони карету на заднюю аллею и будь наготове. Ты слышал, любезнейший?

Теперь началась серьезная работа. Полицейских было четверо. Одного надо было поставить за домом, другого — перед домом, чтобы отрезать Гастингсу пути к отступлению. Двух нам предстояло взять с собой. Я отправился расставлять своих людей по местам. Садовые дорожки были мокры и темны, дом — безмолвен, окна закрыты, и наружу не пробивалось ни лучика света. В мрачном облике старинной усадьбы сквозило что-то жутковато-романтическое.

Мои ребята получили приказы и принялись расхаживать во дворе и на лужайке за домом. Я вернулся к лорду Хартфорду. Тот стоял на ступенях у двери, словно лесной дух; в темноте я еле различал его закутанную плащом фигуру.

— Все в порядке? — спросил он.

— Да, — ответил я.

Он повернулся к двери и взял молоток. Долгое, тоскливое эхо прокатилось по дому в ответ на его стук. В наступившей тишине я начисто забыл про дождь, который по-прежнему лил как из ведра. Меня окутали яростный ветер и кромешный мрак.

Внутри хлопнула дверь. В коридоре послышался звук очень легких, но быстрых шагов, затем чья-то тяжелая поступь, гулкая, как если бы этот кто-то поднимался по дубовой лестнице, и вновь все смолкло. Хартфорд разразился очередной порцией проклятий.