19  

Они шли по узкому тротуару в направлении Персиковой улицы, и Скарлетт с грустью и болью в душе видела, как изменилась, опустела Атланта — она помнила совсем другой городок. Они прошли мимо того места, где раньше стояла гостиница «Атланта», в которой, бывало, жили Ретт и дядя Генри, — от элегантного дома остался лишь почерневший остов. Склады, тянувшиеся прежде вдоль железнодорожных путей на добрые четверть мили и хранившие тонны военного снаряжения, так и не были восстановлены — лишь прямоугольники фундаментов уныло чернели под сумрачным небом. Железнодорожная колея без этих зданий и без сгоревшего депо, скрывавших ее от глаз, выглядела голой и беззащитной. Где-то среди этих развалин, неразличимые в общем хаосе, лежали остатки ее склада, унаследованного от Чарльза вместе с землей. Налог за участок в прошлом году заплатил дядя Генри. Со временем деньги придется ему вернуть. Об этом тоже надо помнить.

Но вот они свернули на Персиковую улицу, Скарлетт посмотрела в направлении Пяти Углов и даже вскрикнула от ужаса. Хотя Фрэнк и говорил ей, что город сожжен, она не представляла себе такого полного опустошения. В ее памяти любимый город по-прежнему был густо застроен красивыми элегантными домами и общественными зданиями. А сейчас Персиковая улица лежала перед ней такая пустынная, настолько лишенная знакомых примет, что Скарлетт казалось — она видит ее впервые. Эта грязная улица, по которой она тысячу раз проезжала во время войны, вдоль которой, вобрав голову в плечи, бежала, гонимая страхом, во время осады, когда вокруг рвались снаряды, эта улица, которую она в последний раз видела в спешке, в волнении и лихорадке отступления, — эта улица выглядела сейчас настолько чужой, что слезы подступили к глазам Скарлетт.

Хотя немало новых зданий выросло за год, истекший с той поры, как солдаты Шермана покинули горящий город, а конфедераты вернулись, у Пяти Углов все еще были пустые участки, где среди мусора, сухостоя и сорняков высились горы битого, опаленного огнем кирпича. Кое-где, правда, сохранились остатки домов, которые она помнила, — кирпичные стены без крыш, зияющие пустотой оконные проемы, сквозь которые глядел серый свет дня, одиноко торчащие трубы. Время от времени взгляд Скарлетт с удовольствием обнаруживал знакомый магазинчик, более или менее уцелевший от снарядов и огня и теперь восстановленный, — новая кирпичная кладка ярко-красным пятном выделялась на почерневших старых стенах. С фасадов новых магазинов, из окон новых контор ее приветствовали имена людей, которых она знала, но куда чаще встречались имена незнакомые — десятки неизвестных врачей, адвокатов, торговцев хлопком. Когда-то она знала почти всех в Атланте, и вид такого множества неизвестных имен нагнал на нее уныние. Но она тут же воспряла духом при виде новых зданий, выросших вдоль улицы.

Десятки новых зданий, и среди них — даже трехэтажные! Повсюду шло строительство: глядя вдоль улицы и пытаясь привыкнуть к виду новой Атланты, Скарлетт слышала столь приятный уху стук молотков и визг пил, видела леса и людей, карабкавшихся вверх по лестницам с грузом кирпича на плечах. Она смотрела на любимую улицу, и глаза ее наполнялись слезами.

«Они сожгли тебя, — думала она, — и ты лежала в развалинах. Но стереть тебя с лица земли они не смогли. Нет, не смогли. И ты вновь поднимешься, такая же широкая и нарядная, как была когда-то!» Шагая по Персиковой улице в сопровождении Мамушки, семенившей рядом вперевалку, Скарлетт обнаружила, что народу на тротуарах ничуть не меньше, чем во время войны, что жизнь кипит и бурлит в этом возрождающемся городе, и кровь закипела в ее жилах — как тогда, давно, когда она впервые приехала к тете Питти. Казалось, ничуть не меньше повозок подскакивало и подпрыгивало на грязных рытвинах и ухабах — только не было среди них санитарных фургонов с конфедератами, — и ничуть не меньше лошадей и мулов было привязано к столбам у деревянных навесов над входом в магазины. Однако лица людей, заполнявших тротуары, были столь же непривычны для Скарлетт, как и большинство фамилий на вывесках, — это были люди новые: неотесанные грубые мужчины, безвкусно одетые женщины. И черным-черно от негров — они стояли без дела, подпирая стены, или сидели на краю тротуара, глядя на проезжавшие мимо коляски с наивным любопытством детей, впервые попавших в цирк.

— Вот они, наши вольные ниггеры, — фыркнула Мамушка. — Понаехали из деревень — должно, в жизни и коляски-то не видали. А уж до чего рожи нахальные.

  19  
×
×