Катрин и хранитель сокровищ

Юный лейтенант подчинился. Один из воинов отъехал в сторону и поднес к губам висевший у него на поясе рог. Туманная долина огласилась долгим печальным призывом; когда этот призыв раздался в третий раз, на одной из сторожевых башен появилась голова в шлеме.

Катрин дрожала в своем промокшем от дождя плаще. Она оглянулась в поисках Сары, которая ехала чуть позади. Путь казался бесконечным. Им часто приходилось отбивать нападения бродячих бандитов или отрядов голодающих крестьян, которые были изгнаны из своих разоренных деревень и вынуждены были заниматься разбоем, чтобы выжить. Причем те, кого терзал голод, были более жестоки, чем те, кем двигало желание обогатиться. Катрин поняла, что жалеет об отсутствии ее обычного сопровождающего — Жака де Руссэ, который не смог поехать из-за сломанной на поединке ноги. Было ясно, что заменивший его молодой воин не справляется с возложенной на него задачей. Ответственность мучила его, при малейшем неприятном происшествии он впадал в панику. Однако голос его был тверд, когда он потребовал открыть ворота для графини де Брази.

— Ждите! — прокричал голос с башни.

Задержка показалась Катрин вечностью. Она наклонилась к крупу белой лошади, которая нетерпеливо била копытами землю. Глаза Катрин были прикованы к гигантской деревянной плите, являющейся подъемным мостом. Наконец мост начал медленно опускаться с ужасным скрипом, открывая взору высокие стрельчатые ворота, на которых был вырезан герб семейства Шатовилэн. Сквозь защитные решетки, поднимавшиеся одновременно с опусканием моста, были видны лучники, которые бежали на свои посты, поспешно застегивая шлемы и поправляя оружие. Мост опустился, и вскоре по его доскам застучали копыта лошадей. Катрин первой въехала в ворота и очутилась во дворе перед массивной цитаделью. Она миновала дверь в башню феодала и направилась к главному зданию с его изящными блестящими окнами. В этот момент на пороге появилась женщина, одетая вся в черное, и остановилась в ожидании.

Возможно, из-за того, что женщина стояла, опираясь на палку, Катрин не сразу узнала Эрменгарду. Она соскочила с седла, не в силах оторвать взгляда от этого одетого в черное силуэта, медленно двинувшегося ей навстречу.

Некогда пышная Эрменгарда так похудела, что ее черное бархатное платье болталось на ней, как на вешалке. Ее волосы совсем побелели, лицо было пепельно-бледным, глаза покраснели и опухли от рыданий.

Катрин, потрясенная этим зрелищем даже больше, чем своей догадкой, бросилась к подруге и обняла ее за плечи.

— Эрменгарда! Боже мой… Что это? Филипп?

С подавленным рыданием пожилая женщина упала в объятия Катрин и жалобно заплакала, уткнувшись лицом в плечо своей молодой подруги. Этот знак слабости в некогда неукротимой графине сказал Катрин все, что она хотела знать: подтверждались ее самые худшие опасения.

— Ах, он… — было все, что она сказала.

Катрин не смогла закончить фразу. Ужасное слово не шло с губ. Эрменгарда просто утвердительно кивнула…

Сара и солдаты, стоявшие у лестницы, ошеломленно глядели на двух женщин, рыдающих в объятиях друг друга. Сердечная боль Катрин прорвалась наружу приступом конвульсивных всхлипываний, которые сотрясали все ее тело. Когда прошел первый шок от ужасной новости, Сара торопливо спешилась и, подбежав к плачущим, осторожно развела их. Затем она взяла каждую под руку и повела их в дом.

— Пойдемте, вы не должны здесь оставаться. Тут холодно и сыро.

Глубокая тишина охватила весь замок. Слуги, тоже одетые в черное, мелькали, словно тени, не смея поднять глаза. С момента смерти маленького Филиппа, случившейся днем раньше, неистовое горе Эрменгарды наполнило старинное здание тревогой и страхом. В это самое утро капеллан был вынужден оторвать графиню от постели ребенка, чтобы заняться подготовкой тела к похоронам. Такое глубокое горе Эрменгарды заставило Катрин немного устыдиться. Ее собственное состояние было похоже на движение сквозь толстый слой ваты, обволакивающий ее сознание и мешавший ей по-настоящему почувствовать свою потерю.

— Как это случилось? — спросила она бесцветным голосом, шедшим как бы от другого человека, до того он казался незнакомым.

Эрменгарда, которую Сара заставила сесть, подняла к Катрин жалкое, искаженное горем лицо с покрасневшими от слез глазами.

— Ужасная горячка… — проговорила она, запинаясь. Несколько крестьян в деревни умерли, выпив воды из отравленного источника. Ребенок тоже выпил, возвращаясь с прогулки со своим слугой. Он хотел пить, остановился на мельнице и попросил воды… На следующий день он бредил — именно тогда я послала за тобой. Аптекарь замка делал все, что мог… и я даже не получила удовлетворения, повесив мельника, — добавила Эрменгарда с таким ожесточением, что Катрин вздрогнула. Ребенок умер в тот же вечер от этой проклятой родниковой воды… Сможешь ли ты когда-нибудь меня простить? Ты доверила его мне, а теперь он умер… мой маленький Филипп, мой милый мальчик, мертв!