Стилист для снежного человека

– Помните, я говорил, что возмездие не всегда настигало преступников? Более того, попав в руки Фемиды, кое-кто избегал наказания вообще. Суды словно не видели предоставленные нами бумаги, законники начинали требовать живых свидетелей, но чем больше лет проходило с конца войны, тем меньше оставалось людей, могущих воскликнуть: «Да, вот он руководил расстрелами».

Мы начали терпеть поражение. В начале восьмидесятых годов нами был передан правосудию некий Роман Злотник, почти девяностолетний старец. Но в свое время он являлся одним из тех, кто массово уничтожал людей в Минске. Мы подготовили кучу документов, имелись снимки и даже парочка живых свидетелей. Все шло к тому, что Злотник получит высшую меру, но… его отпустили.

– Как? – подскочила я. – Почему?

Николай дернул плечом.

– У мерзавца было онкологическое заболевание, его отправили лечиться. Негуманно держать под следствием тяжелобольного старика. А о том, что он, будучи молодым и здоровым, истребил тысячи людей, как-то забылось.

Этот случай очень сильно подействовал на тех, кто занимался поисками, организация раскололась на две части. Одни члены требовали соблюдения строжайшей законности и передачи всех дел в суд, другие были полны решимости самим наказывать убийц.

– Какой толк отдавать преступников правосудию, их все равно освобождают, – заявляли они, – собаке собачья смерть.

В результате получились две партии: «законники» и «летучие агенты».

– Вы стали тем, кто сам наказывал убийц? – уточнила я.

Шнеер кивнул.

– Да. Только поиск предателя и сбор доказательств занимает годы, летучий агент порой вынужден бросить семью. Во-первых, он не может подвергать опасности жену и детей, а во-вторых, нельзя, чтобы на агента оказывали давление. Если вашей семье угрожают, скорей всего вы приметесь ее защищать. А кое-кто из преступников, поняв, что его вычислили, вступал в борьбу, поэтому летучий агент должен быть одиноким, ему нельзя ни к кому привязываться, ясно?

Я кивнула.

– Вот почему вы «умерли»!

– Да, именно так, – кивнул Шнеер, – в то время нас в Москве имелось четыре человека, фамилий не назову, должностей тоже. Все при чинах и возможностях. Естественно, я не один организовывал свою «смерть». Ну а после похорон не оставил семью, Нина регулярно получала деньги.

– Жена не знала о вашем занятии?

– Нет.

– Но почему?

Шнеер вздохнул.

– Нина Алексеевна хороший человек, верная супруга, отличная хозяйка, но этих качеств недостаточно для того, чтобы стать членом организации. К сожалению, Нина невоздержана на язык, слегка глуповата, в историю с возвращением долга она поверила сразу, что характеризует ее с определенной стороны. Вы согласны?

Я кивнула.

– Да. Но неужели вам никогда не было жаль супругу и дочь? Они так горевали о муже и отце.

Николай нахмурился.

– Летучему агенту приходится делать выбор между долгом и личным счастьем. И потом, я ведь все равно умру, и жене с дочерью придется рыдать на могиле, просто ситуация разыгралась раньше, горе пришло быстрее.

Я не нашлась, что возразить, а Шнеер методично продолжал рассказ:

– За годы, прошедшие с начала восьмидесятых, наша группа выявила и убрала пять предателей, возмездие неотвратимо настигло негодяев!

Я молчала. А что было сказать? Позиция Николая и его соратников понятна, но ведь виновность человека определяет суд, лишь после приговора может быть наказана та или иная личность. Но если Фемида делается не только слепой, но еще и глухой, безрукой и безъязыкой, тогда как? Заниматься судом Линча? Разве это хорошо? А оставлять безнаказанными военных преступников правильно?

– Но в последнее время работать становилось все тяжелее, – продолжал тем временем Николай, – мои помощники умирали.

– Их убивали?!

– Нет, увы, возраст, болезни, – пояснил Шнеер, – мы ведь тоже не делались с годами моложе, а новые кадры не находились. Молодежь сейчас не особо готова воевать за справедливость, хочет денег, но иметь дело с платным агентом опасно, он покупаем, как одной, так и другой стороной. И в конце концов я оказался почти в вакууме, срочно требовалось найти надежного человека, который бы подхватил из моих слабеющих рук оружие и довел начатые дела до конца. Я долго мучился, искал необходимое лицо и понял: надо подключать к делу родную дочь, Людмилу Звонареву.

– Господи! – вырвалось у меня.

Николай, не замечая реакции слушательницы, продолжал: