Ненасытность

Но когда он увидел отблеск подозрительности в ее глазах, сообщив ей, что намерен порыбачить в долине, он снова был удивлен. Он обнаружил, что она проверяла его билет, желая удостовериться в том, что он действительно едет на север, а не на юг, где находился его дом, и призадумался. Так больше жить нельзя, ему следует найти самые прекрасные слова, может быть, сочинить стихи, чтобы она наконец поняла, что он любит ее и только ее.

Но в стихосложении Кристоффер был несилен. Собственные попытки стихоплетства вызывали у него смех.

И он никак не мог понять, почему такая молодая девушка, у которой столько поклонников, настолько не уверена в себе!

Бедное, любимое дитя!

В последний день своего пребывания в деревне он придумал очень красивую речь, с которой собирался обратиться к Лизе-Мерете. Он нашел тактичные, убедительные слова. После произнесения этой речи она больше никогда уже не будет сомневаться в его любви.

В этот день он собирался совершить небольшую прогулку к реке. Ревностным рыбаком он не был; собственно говоря, он вообще не занимался рыбной ловлей. Ему не хотелось никого лишать жизни, даже рыбу. Он просто раскладывал на берегу удочки и ходил туда-сюда, предаваясь размышлениям, а то и просто сидел на пеньке. Здесь было так привольно, шум горной реки заглушал все звуки, доносившиеся из деревни, здесь он был наедине с рекой и светлым березовым лесом. Он мог в мире и покое обдумывать свои отношения с Лизой-Меретой, болезненно тоскуя о ней. Утром он снова увидит ее, она обещала встретить его на вокзале, он представил себе, какой она будет и…

Он почти уже закончил обедать и был готов отправиться к реке, когда вошел какой-то паренек и, держа в руках картуз, спросил, не сходит ли с ними доктор на вершину холма.

Едва услышав, в чем дело, Кристоффер тут же согласился. У него и мысли не было отказаться; он всегда помогал людям. Река прекрасно проживет и без него этот последний день, а рыба — тем более.

Он подошел к небольшой группе людей, собравшихся возле лавки. Двое детей… Господи, насколько бедны норвежские крестьяне! Кристоффер принялся расспрашивать детей о найденной ими старухе. На ее теле были какие-нибудь раны? Или телесные повреждения? Нет, не было, но она была почти мертвой, пояснил мальчик. И ужасно худой.

«Не более худой, чем ты, дитя, — печально подумал он. — Как мне хотелось бы взять тебя и твою маленькую сестру с собой, в дом, где я сейчас живу, чтобы вы смогли досыта поесть! Ведь о вкусной пище вам остается только мечтать».

Но времени на размышления у него не было. Он пошел в лавку и купил несколько больших белых булок, мягких и сдобных. Он раздал эти булки тем, кто собирался идти с ним наверх. Кроме этого он купил ведерко молока, чтобы было куда окунать хлеб. Никто не отказался, тем более — дети.

Белые комки оленьего мха указывали им дорогу. Один из крестьян взял с собой лошадь и телегу, чтобы отвезти больную вниз. Не всегда было легко провезти телегу по узкой тропинке, и тогда все приходили на помощь, обрубали топором ветки, расчищали путь.

Все четверо взрослых мужчин помогали детям собрать рассыпавшийся мох, чтобы те не вернулись домой с пустыми корзинками.

Дети были явно напуганы. И не потому, что не знали дороги, ведь мох указывал им путь. Нет, они опасались, что на том самом месте никого не окажется. Что, если они просто одурачили всех этих людей и этого доброго доктора? Что, если это была не старуха, а какая-то нечисть? Ведьма, кикимора или еще какая-то гадость?

Наконец они взобрались на холм, всем стало сразу легче. Комочки мха по-прежнему указывали им путь и привели прямо к скалам.

Они поднимались уже около двух часов, день шел на убыль, в это время года начинало рано темнеть.

«Что скажут отец с матерью?» — думали дети. Ведь они не явились домой вовремя. Неужели их опять ждет порка?

Но пока еще было светло, вопрос был только в том, успеют ли они вернуться домой до наступления темноты.

Они шли неуверенно вдоль скал.

Мужчины, с лошадью и телегой, следовали за ними. Слышался только жалобный скрип колес.

Шаги детей становились все медленнее и медленнее.

Наконец они остановились. Белых комочков мха уже не было видно.

— Это было здесь… — сказал мальчик, не осмеливаясь поднять глаза на взрослых.

Трава в этом месте была примята, ее не покрывал серебристый слой инея.