Околдованная

— Это, пожалуй, лучше всего. Но сначала ты должна перестать называть меня господином. Ты же теперь знаешь мое имя и знаешь, что я никакой не господин.

Вокруг стояла ничем не нарушаемая тишина… Но вдруг лес расступился, и взору Силье предстала маленькая хижина, иссеченная непогодой и солнцем. Дымок все еще клубился через отверстие в крыше. Он открыл дверь, она нагнулась и вошла. Когда дверь за ними закрылась, у них возникло особое настроение, которое она не могла объяснить. Она назвала бы его доверительностью.

Это была курная избушка с очагом посреди пола, то, к чему она привыкла дома. Лишь у Бенедикта она попала в более благоустроенное жилье. Господская усадьба, где работал ее отец, в расчет не бралась. Она принадлежала людям, стоявшим так высоко над Силье и ей подобными, что это были как бы два разных мира. Здесь же все было устроено по-старинному. Вдоль стен стояли скамьи, простые шкафы и короткая встроенная кровать… Дым очага собирался под крышей и выходил наружу через отверстие, которое было также единственным отверстием, пропускавшим свет. Оно закрывалось тонкой кожей какого-то животного и сейчас было приоткрыто. Поперек хижины, под крышей была единственная балка, на которой висел на цепочке котел.

Силье протянула замерзшие руки к огню. Чуть помедлив, он взял у нее бархатный плащ и повесил его сушить, внизу плащ был влажным от снега.

— А твои сапоги?

— Они плотно сидят. Я их лучше оставлю на себе. Она говорила тихим неуверенным голосом, опасаясь перемены его настроения. Он кивнул и предложил ей сесть на самую широкую скамью, покрытую овечьими шкурами. Сам он сел на скамью по другую сторону очага.

— Вы не хотите съесть что-нибудь из сундучка? — спросила она.

Его голос звучал по-прежнему сурово:

— Спасибо. Позже. Сначала я хочу поговорить с тобой. — Он поставил на огонь котелок с водой, что бы они могли выпить что-нибудь горячее. Силье не могла не удивляться настроению, установившемуся в этом помещении. Или… Может быть, она не так уж была удивлена? Она же знала, что причина в большой степени заключается в ней самой. — Мне кажется, я просил тебя говорить мне «ты», — сказал он, садясь.

Она наклонила голову.

— Я не думаю, что смогу. Это было бы самонадеянно с моей стороны. Кроме того, я этого не хочу.

— Значит, ты хочешь держаться на расстоянии?

— Это расстояние вряд ли может преодолеть маленькое слово.

Не глядя на него, она чувствовала его вопросительный взгляд. Вдруг он спросил:

— Что ты думаешь обо мне, Силье? Ты веришь, что я… Тенгель Злой?

Она испытующе смотрела на него через языки пламени. Он сидел спиной к стене, положив руки на согнутые колени. Его лицо в колеблющемся свете очага казалось демоническим.

— Я не могу этому верить, — сказала она задумчиво. — Это кажется таким невероятным. А вы такой… теплый! Но я, действительно, много в вас не понимаю, господин.

Он горько улыбнулся.

— Я могу себе это живо представить. Ты можешь выслушать мою историю? Историю Людей Льда?

— Для этого я и пришла сюда, — сказала она с детской серьезностью. — Да и к тому же я боялась, что вы голодаете.

— Привидение не голодает. Значит, ты не верила в то, что я Тенгель Злой?

— Нет, нет, я не верила.

— Я не являюсь им, — сказал он взволнованно. — О, как люди могут верить в такое?

— Вы знаете… — начала она, но почувствовала себя неуверенно. — Нет, впрочем, ничего.

— Да, — сказал он строго. — Не начинай чего-то, не заканчивая этого!

На мгновение ее захлестнули необузданные мысли о последнем сновидении. Что, если бы она попробовала сбить его ярость, раздевшись с отчаяния, — она так поступила перед мужчинами в том кошмарном сне… Что бы он тогда сказал? Бросил бы ее головой в снег, возможно, испытывая глубокое презрение и отвращение. Ведь сны — это только результаты собственных желаний.

— Нет, это просто мое глупое ощущение, — извинилась она и быстро перевела разговор на то, о чем она, собственно, собиралась говорить. — Совершенно сумасбродное ощущение. Ощущение, что это и есть то, чего я ждала всю мою жизнь.

— Услышать историю Людей Льда? — спросил он скептически.

Она огорчилась.

— Теперь вы поднимаете меня на смех, господин, и я понимаю, что сделала ошибку.