Околдованная

Она подумала.

— Да, да это так. У меня было столько других дел, что я не думала об этом. О, Тенгель…

Она продолжала сидеть, словно парализованная.

— Да! Конечно! Так как это не случилось весной или в первой половине лета, то я словно выбросила это из головы, ты понимаешь.

Тенгель выглядел подавленным.

— Я опасался этого, да. Но у меня не было смелости поговорить с тобой. Когда… ты полагаешь?

Силье начала вычислять, но это было нелегко, так как она не была внимательна.

— В апреле, — сказала она, подумав.

Он долго смотрел на нее.

— В моей власти… предотвратить это. Средство…

Она неожиданно вскочила. Она не пыталась скрыть, как она сердита.

— Только посмей!

— Но если это… монстр?

— Монстр? А ты монстр? А Суль? Или Элдрид? Или твоя сестра Суннива? Ты, видно, рехнулся! Я видела кое-кого из других твоих родственников здесь в долине. Не думай, что это меня пугает. Если же ты заберешь моего ребенка, то никогда меня больше не увидишь!

Это было, разумеется, преувеличение, но теперь она хотела проявить твердость. Тенгель закрыл глаза и вздохнул.

— Ты получишь то, что хочешь.

Но он не выглядел радостным. Нет, он никогда не радовался будущему ребенку. Он не спал, испытывая глубокий страх, и вздыхал так тяжело, что Силье, наконец, стало совестно. Она даже начала колебаться, что поступает правильно. Но когда все отчетливей стала ощущать в себе новую жизнь, то поняла, что хочет иметь этого ребенка.

Тенгель был в это время очень молчалив. Но что было хуже — Силье была совсем нездорова. Он понимал, она ужасно страдала, хотя никогда на жаловалась. Но она была очень благодарна ему, когда он прикладывал свои теплые ладони к ее крестцу — это уменьшало постоянно сверлящую боль. Это наказание за то, что я не грушевидной формы, думала Силье и вспоминала с улыбкой, как она возмутилась, когда Бенедикт изобразил ее такой на церковной стене. Женщинам, имеющим широкие бедра, очевидно, гораздо легче, думала она.

Наступившая зима была тоже суровой. Снег выпал рано, и к Рождеству настали страшные холода. Все были вынуждены сидеть по домам, так как снегу навалило до крыш.

Единственными дорожками были туннели в снегу от дома до надворных построек.

Пожилой человек был найден замерзшим недалеко от своего дома, но его не могли похоронить, так что его гроб был оставлен в дровяном сарае до весны. Юноша, ходивший на охоту, отморозил себе ногу, о чем известили Тенгеля. Силье никогда не спрашивала, что он там делал, но он был очень возбужден, когда вернулся домой.

Похоже было на то, что до прихода весны запасы продовольствия иссякнут, поэтому Тенгель и Силье экономили, насколько это было возможно. Это было очень плохо, так как теперь Силье нуждалась в приличной еде. Даг начал ползать и даже немного ходил, опираясь на стены и скамьи. Он не был таким живым, как Суль, но стаскивал вещи вниз, это он мог. Силье больше не передавала детей на попечение Элдрид, теперь было слишком трудно уследить за ними. Несмотря на тугое пеленание, ноги у Дага были не совсем прямые. Силье чувствовала себя виноватой, так как часто ослабляла его пленки. Но Тенгель, знавший больше, чем другие, считал, что это зависит от нехватки нужного питания. Силье не могла отрицать, что стала чувствовать себя беспокойно в горной долине. Не из-за всех тех трудностей, которые она делила с любимым ею Тенгелем, но потому что они были беспомощны перед силами природы. Она чувствовала себя изолированной, и ее мучило то необъяснимое, чего она всегда боялась, но не могла назвать. Как-то раз она рассказала Тенгелю об ужасе, который ее преследовал.

— Я знаю, — ответил он. — Это нечто, оставленное нам старым Тенгелем как дар.

Она не поверила его ответу. Непосредственно перед Рождеством она побывала у Ханны и Гримара, прихватив с собой кое-что из еды. Это было перед тем, как начался страшный снегопад. Но она лишь постучала в дверь, поставила рядом узелок и ушла, удостоверившись, что Гримар взял его.

И вот однажды в конце марта, когда светило животворящее весеннее солнце, у Силье неожиданно начались родовые схватки. Элдрид забрала детей к себе, а у Силье собралось несколько женщин-соседок. Скоро стало ясно, что это будут трудные роды. Тенгель делал все, что мог, чтобы успокоить Силье. Он дал ей выпить что-то теплое и терпкое, что должно было смягчить боль. Тайно он прочитал кое-что из своих особых молитв. Но роды затягивались. По прошествии двух суток все были серьезно напуганы. Силье видела по лицу Тенгеля, что он думал. Он никогда не мог забыть, что его деформированные плечи стоили жизни матери… Обессиленная, Силье лежала на кровати. У нее были мокрые от пота виски и опухшее вокруг глаз лицо. Она больше не могла сидеть на стуле, специально сделанном для родов. Казалось, что из нее были выкачаны все силы. В ее глазах застыла мука. Во рту все пересохло.