Лихорадка в крови

— Почему не вернешься? — Виллему широко улыбнулась. — Ты вернешься, и я с тобой! Я не брошу тебя!

Он грустно улыбнулся.

— Если б я мог сказать тебе: потом мы будем вместе! Но это невозможно. Боюсь, нашим отношениям пришел конец.

Плечи у нее поникли, сердце сжалось от горя. Она склонила голову.

— У меня больше нет сил бороться с тобой, Доминик! Кричать и на коленях молить тебя о любви бесполезно. Ты, конечно, прав. Но куда мы сейчас поедем?

Он огляделся.

— По-моему, нам надо продолжать путь в том же направлении. На северо-запад. Тогда мы снова выедем к морю. А там видно будет.

Она вздохнула с облегчением:

— Значит, мы еще немного проедем вместе? Ты ведь не можешь повернуть назад и опять ехать через леса, где прячутся вольные стрелки!

— Да, этого мне хотелось бы избежать.

Нежно улыбнувшись Виллему, он приподнял ей подбородок, тыльной стороной руки погладил по щеке. Потом вскочил в седло, и Виллему последовала его примеру.

Они ехали весь день, беседуя о предметах, волновавших их обоих, и еще лучше узнавая друг друга. Пока оба оставались в седле, ни у одного из них не было искушения прикоснуться к другому.

Пейзаж постепенно изменился. Перед ними открылись низкие равнины Халланда. До сих пор им удавалось подавлять чувство голода. Однако оно все сильней и сильней давало знать о себе.

Они проезжали мимо редких, одиноко стоящих крестьянских усадеб, затем стали попадаться небольшие селения, ветряные мельницы.

— Вообще-то здесь очень красиво, — вздохнула Виллему. — Но мне так хочется есть, что не до красоты!

— Я тебя понимаю. К счастью, у меня есть еще немного денег, ведь ты спасла от разбойников мой вещевой мешок. Давай найдем какой-нибудь трактир!

— Господи, какое счастье! — обрадовалась Виллему.

Ехать до села, где имелся трактир, пришлось долго. Солнце уже клонилось к горизонту, однако вечер еще не наступил.

Пока Доминик стреноживал лошадей, Виллему молча наблюдала за ним. В ней опять разгорался пожар.

Доминик был без плаща, свободная куртка доставал только до бедер. В поясе она была перехвачена широким поясом с медными накладками. Узкие штаны подчеркивали сильные мужские формы. Сапоги доходили до колена.

Доминик был так красив и привлекателен, от него исходила такая чувственная сила, что у Виллему потемнело в глазах.

— Идем? — услыхала она и, смущенно открыв глаза, кивнула.

Пригнувшись в низких дверях, они вступили в шум и тесноту зала, где у них перехватило дыхание от чада. В зале было темновато, что, наверное, было к лучшему, поскольку Виллему сомневалась в опрятности за ведения.

Тучная хозяйка нашла для них свободный столик.

Виллему охватило чувство нереальности — она сидела в каком-то деревенском трактирчике в Халланде. Очень далеко от родного дома. И рядом с ней сидел Доминик. Как она сюда попала?

Ясно, что в этот трактир Виллему привело только ее неисправимое упрямство.

Она жадно поглощала обед, Доминик не отставал от нее, поэтому совесть у Виллему была чиста. Она считала, что они заслужили возможность хорошенько поесть.

Там, в этом полутемном, душном, набитом народом трактире, где они сидели за столиком друг против друга, Виллему с новой силой охватило желание. Она посмотрела на высокий чистый лоб Доминика, на его черные вьющиеся волосы, желтые кошачьи глаза, на его широкие плечи и грустно опустила голову.

— Что с тобой? — спросил Доминик.

— Все то же пламя, — почти беззвучно ответила Виллему. — Опять оно зажглось в моей крови. Теперь, когда мы с тобой убеждены, что не можем получить друг друга, во мне все бурлит, как в кипящем котле… Нет, мужество покинуло меня.

— Дело не в отсутствии мужества, — он с улыбкой взял ее за руку. — Дело в женской скромности.

— Это у меня-то скромность? — громко переспросила Виллему, и все повернулись на звук ее голоса. Она задумалась. — Может, ты и прав. Может, у меня все-таки есть чувство приличия.

— Конечно, есть! И я не знаю, что мне в тебе больше нравится, твое легкомыслие или твоя целомудренность.

Они давно кончили есть, но все еще сидели в трактире. Гул голосов не смущал их, напротив, им казалось, будто они спрятались в тихой пещере, открывшейся им посреди этого гомона.

У Виллему были налицо все признаки страсти. Она быстро провела языком по губам, чувствуя, как в них горячо бьется кровь, как по коже бегут мурашки, как ломит грудь. Не говоря уже об ощущениях в самых сокровенных местах ее тела…