Последний из рыцарей

Маркграф! Это хорошо, думала Хильдегард. Это значит, что он настоящий дворянин.

Сквозняк прекратился. Они пришли в ее покои. Лакеи положили герцогиню на кровать и позвали камеристку.

— Ну вот, опять, — сказала камеристка, не знавшая, что Хильдегард уже в сознании. — Она только и делает, что падает в обмороки!

Тристан не был резок, но даже если бы он кричал, его замечание не могло бы поразить камеристку больше.

— Ты не смеешь говорить о герцогине «она», герцогиня для тебя Ее Высочество или Ее Милость. И твой презрительный тон здесь неуместен. Герцогиня тяжело больна. Кто еще, кроме тебя, прислуживает ей?

Хильдегард слышала, как камеристка ахнула при виде красивого телохранителя. Его укор возымел на нее сильное действие…

— Нас двое, — ответила камеристка так подобострастно, как никогда не говорила с Хильдегард. — Я сделаю для Ее Высочества все, что нужно.

— Этого не требуется, — сказал благородный спаситель. — Вы будете находиться в соседней комнате, но дверь пусть останется открытой, не хватает, чтобы злые языки потом перемывали герцогине кости. Я сам подежурю у Ее Высочества этот вечер.

О, счастье, думала Хильдегард. Какое счастье! Его немного старомодная и вычурная манера говорить тронула ее. Она как будто перенеслась в рыцарские времена.

Камеристка вышла, показав Тристану все, что могло понадобиться для ухода за герцогиней.

Заботливые руки укутали Хильдегард одеялом. Приподняли голову, поднесли чашу с питьем.

— Вы слишком добры, маркграф Паладин, — прошептала Хильдегард. — Мне так стыдно, что я упала в обморок там в зале…

— Не думайте об этом, — успокоил ее Тристан, его голос звучал, как музыка. — Что говорит доктор о ваших обмороках?

— Он не знает, отчего они случаются. Говорит только, что у меня больная кровь. Но кровопускания не помогают, скорее, наоборот, я слабею от них еще больше. Вообще-то, я совсем не такая толстая… — быстро прибавила она. — Это все отеки…

— Понимаю. Любопытно… — Тристан замолчал.

— Что любопытно, маркграф?

— Нет, ничего. Я так мало вас знаю.

Хильдегард почувствовала, что постепенно к ней возвращаются силы.

— Я тоже ничего не знаю о вас, маркграф. Ее Величество королева сказала, что вы потеряли всех близких.

— Тех близких, кто жил в Дании. У меня есть еще сестра, она с семьей живет в Сконе. Одна моя кузина живет в Швеции, она отличается странным характером, но большая часть моей родни живет в Норвегии. Мы все принадлежим к роду Людей Льда, я сейчас подумал как раз о них…

Наконец Хильдегард смогла открыть глаза. Тристан Паладин сидел на стуле, поодаль от кровати, как того требовало приличие, однако и на таком расстоянии он мог уловить любое ее движение. Вблизи он был еще привлекательней. Изящный, однако, не женоподобный, тонкие черты лица, грустная улыбка. Впрочем, лицо у Тристана было вполне мужественное, но не грубое. Густые, вьющиеся волосы были, безусловно, его собственные, хотя кругом все мужчины носили пышные парики. Темные глаза были прекрасны.

— Что вы хотели сказать о ваших родных в Норвегии?

Их прервал герцог, вошедший в соседнюю комнату. Тристан тут же встал.

Но герцог не спешил в спальню жены.

— Я вижу, крошка, ты здесь скучаешь? — сказал он камеристке. — Что за глупости я слышал, будто моей жене на балу стало дурно?

— Но это так.

— Значит, правда, — проворчал герцог. — Вечно она оскандалится. Ни перед чем не остановится, лишь бы выставить меня на посмешище. А почему ты не у нее в комнате?

Камеристка что-то ответила ему, понизив голос.

— Что? С ней там какой-то телохранитель? Этого еще не хватало… Кто он?

Камеристка что-то сказала.

— Ах, этот! — захохотал граф. — Пусть возится с моей женой, сколько хочет. Всем известно, что он давным-давно потерял мужскую силу и не в состоянии испортить ничью репутацию. Передай герцогине, что я у себя!

Раздался звук удаляющихся шагов. Хлопнула дверь. Тристан Паладин побледнел.

— Прошу прощения за своего мужа, — смущенно сказала Хильдегард. — Он выпил сегодня лишнего.

Тристан молчал.

— Значит, в его нелепом замечании есть доля правды? — осторожно спросила Хильдегард через некоторое время.

Тристан взял себя в руки и глубоко вздохнул: