Враг невидим

… В комнату тихо, без стука, вошла мисс Брэннстоун.

– Не спишь? Мучаешься?

– Убийцу того… вычисляю, – всё-таки не выдержал, всхлипнул – ой, стыд! Ткнулся носом в подушку, взмолился оттуда глухо: – Агата! Скажите честно, ради всех добрых богов! Это ни когда и никак нельзя исправить? Это необратимо? – слово показалось таким страшным, что хо ло дные мурашки побежали по спине.

Ведьма будто почувствовала, прикрыла пледом, присела рядом.

– Ну, слушай, – таким голосом няня Пегги рассказывала ему в детстве сказки. – Считается, что нашей жизнью управляют некие силы – судьба, добрые боги, что-то ещё – как хочешь на зови. И если они решили, что вы с Эмили должны расстаться – так тому и быть, и даже самые сильные в мире чары не помогут.

Тут он снова судорожно всхлипнул, а потом постарался чихнуть погромче, чтобы было похоже на насморк.

– Но если… – многозначительно продолжала ведьма, – если волею судеб вам предначертано быть вместе, то никакое вмешательство смертных в вашу жизнь не способно вас разлучить. Высшие силы очень не любят, когда кто-то грубо нарушает их планы, и неизменно добиваются того, чтобы определённый ими ход вещей был, рано или поздно, восстановлен. Понимаешь, о чём я? – наверное, в эту минуту он казался не совсем адекватным, вот она и решила уточнить.

Веттели утвердительно замычал в подушку.

– Знаешь, я, конечно, не так стара и мудра, как хотелось бы, но тоже специалист не из последних. И что-то мне подсказывает – это как раз ваш случай! Вы же созданы друг для друга, это видно с первого взгляда, и не может быть простой случайностью. Поэтому у тебя есть все основания надеяться на лучшее, я так считаю.

– Правда? – он очень хотел ей поверить.

– Правда, – ответила она честным голосом, но глаза всё-таки отвела.

– Нет! – выдохнул он обречённо. – Не правда! Я знаю! Это расплата за мои грехи. За всё то, что мы творили на войне.

– Ах ты, господи, – снисходительно вздохнула собеседница и взглянула так, что Веттели очень ясно понял: вся недолгая история его жизни для гринторпской ведьмы как открытая кни га, она знает её едва ли не лучше, чем он сам. – Ладно, давай разберёмся, чего такого ужасного ты творил на войне. Мародёрствовал и грабил? – Веттели покрутил головой. – Целенаправленно истреблял мирное население? Жёг дома и посевы? Насылал моровые поветрия и саранчу? Мучил пленных? Насиловал женщин? Глу мился над трупами?

– Ну, вот ещё! – вырвалось у него возмущённо – Конечно же, нет! Что вы всё какие-то крайности перечисляете?

– Крайности? А что, разве тебе не известны такие примеры? Разве рядом с тобой не было тех, кто всем этим занимался?

– Вот именно! – от волнения он даже подскочил. – О том я и речь веду: были! Были, и я не всегда имел возможность их остановить! Мы пришли на чужую землю, и страшно вспомнить, что там творили! Кто-то же должен за это ответить, по справедливости.

Ведьма прищурилась:

– То есть, именно ты?

– Ну, хотя бы, я. Я же понимал, что мы совершаем зло, и продолжал участвовать в нём…

– А другие, значит, не понимали?

– Порой создавалось впечатление, что нет, – пробурчал Веттели сердито.

…Трое солдат маячат на высокой глинобитной стене форта, местами осыпавшейся, но всё ещё крепкой, как скала. Войска султана Даярамы были разбиты под ней пару недель назад, теперь в округе было всё спокойно, шальной пули можно не опасаться, вот парни этим и пользуются, развлекают себя, высматривая что-то внизу. Занятие это доставляет им массу удовольствия, судя по взрывам смеха, оглашавшим окрестности.

Каким-то нездоровым показалось лейтенанту Веттели их громогласное ликование, решил проверить, что там, хотя здорово ныло разбитое колено (отнюдь не в бою пострадавшее – накануне глупейшим образом свалился с покатой глиняной лестницы), было жарко и шевелиться вообще не хотелось.

Хорошо сделал, что не поленился подняться.

Со стены открывался вид на немного холмистую, ярко-зелёную, расчерченную полосами равнину – здесь местные жители выращивали чай. Последняя атака Даярамы (точнее, артиллерия, с помощью которой эту атаку отражали) оставила на ней безобразные проплешины, превратившие живописный ландшафт в довольно-таки тягостное зрелище, отнюдь не располагающее к веселью.